.
– Извините! – бросила на ходу Каролина. Уж она-то была сведуща в искусстве притворяться, будто не замечает мужчину, на самом деле привлекшего ее внимание.
Едва усевшись, тут же вытащила из сумки книгу: от соседа напротив так нестерпимо несло потом, что ничего другого не оставалось, пришлось погрузиться в чтение. Инстинкт хищницы пробудился в ней лишь на мгновение – должно быть, стареть начала, а может, стала чрезмерно разборчивой. Она по-прежнему была замужем за Шарлем, но могла его терпеть лишь при условии, что в ее жизни будет другой мужчина. В собственных глазах она оправдывала хроническую неверность мужу неутоленным желанием иметь ребенка. Пусть даже все медицинские обследования и показали, что трудности с зачатием испытывает она одна, вину за то, что их семья бездетна, Каролина свалила на Шарля, поскольку он не жаждал стать отцом. И, пренебрегая всеми научными объяснениями, надеялась, что какой-нибудь мужчина окажется покрепче мужа и сумеет разбудить ее впавшие в беспробудную спячку яичники. Потом, когда, наконец, забеременеет, она еще успеет решить, кому приписать это чудесное дитя.
– Простите, мадемуазель, вы что-то уронили.
Незнакомец и Каролина одновременно наклонились, чтобы поднять выскользнувший из книги конверт. И столкнулись головами.
– Твердая у вас черепушка! – заметила Каролина, потирая лоб.
– И не только черепушка! – смеясь, ответил пожилой мальчик.
Каролине его чисто мужское хвастовство показалось неуместным, она сунула конверт обратно в книгу и стала читать дальше.
– Простите! Я сказал ужасную пошлость. Меня зовут Реми. А вы, стало быть, Каролина?
– Вы же прочли мое имя на конверте…
– И адрес тоже. Вы что, живете в лицее?
– Конечно, нет. Я там работаю. В библиотеке.
Едва договорив, Каролина пожалела о том, что выболтала столько сведений. К счастью, через две остановки ей выходить.
– А я музыкант. У меня классная группа. Было бы здорово, если бы вы пришли меня послушать!
Каролине показалось лестным, что он вот так, словно подросток, пытается ее закадрить, но тут она еще и пятно заметила на пропотевшей майке гитариста. И сказала:
– Извините, я уже приехала.
– Как жаль. Вы такая лапочка! Простите, ради бога, меня, неуклюжего.
Музыкант протянул ей руку с грязными ногтями, она сделала вид, что не заметила. Но лучики в уголках глаз у него все-таки очень привлекательные.
Вот и уменьшенная копия входа в Сорбонну – подъезд лицея, в котором трудится Каролина. В этом питомнике для элиты, куда принимают в зависимости от удельного веса серого вещества, шуметь не принято. Большинство подростков одеваются, как студенты пятидесятых, и уже теперь держатся в полном соответствии с тем, кем намереваются стать через несколько лет, – восходящими по ступенькам власти выпускниками Национальной школы администрации, руководителями предприятий, должностными лицами… Да уж, шум тут большая редкость… И потому, придя на работу еще через день, Каролина очень удивилась, когда за спиной послышались смешки. К ее неровной походке лицеисты давно привыкли, должно быть, дело в чем-то другом. Она проверила, застегнуты ли штаны, строго посмотрела на хихикающую девчонку и нерешительно двинулась к двери библиотеки. Но не тут-то было – вход преграждала толпа.
