– Простите,- смутился Фредди, отдергивая руку.
Сфера исчезла.
– Ты видишь электромагнитные поля?- спросил Вейтас.
– Ну… иногда. Что это было?
– Звукоизолирующее поле. Я включил приват, чтобы никому не мешать.
– А что вы делаете?
– Садись поближе,- предложил Чужой, и Фредди охотно придвинулся.- Слушай…
Замкнулось непроницаемой сферой звукоизолирующее поле. И в наступившей тишине, плотной и вязкой, как патока, родилась первая нота странной мелодии. Она была неописуемо прекрасна, и в то же время скрывала в себе неимоверное страдание. Словно всю боль Вселенной собрали в одном бесконечном мгновении и без предупреждения обрушили на голову. Это было как взрыв, как обвал, как ураганный ветер разбушевавшейся стихии…
Мама, мамочка! Никогда ему не забыть ее крик, полный отчаяния, полный боли и ужаса перед разверзшейся под ногами бездной… И там, где слышал он всегда ее тихий ласковый голос, навечно поселилась пустота, мертвая и страшная пустота отчаянного одиночества…
Теплым облаком окутала разум музыка – завораживающая, прекрасная, добрая. Потери нам не возместить, говорила она, и время вспять не повернуть, но на кровоточащие раны памяти можно наложить целительную пелену забвения…
Звук упал до еле слышного шороха шелестящих на тихом ласковом ветру листьев. Потом растворился в наступающей тишине совсем. И вместе с утихающими аккордами ушла в забвение боль. Окрасилась память о маме нейтральными тонами горькой нежности и светлой грусти. Потери нам не возместить, но мы можем и должны жить дальше. С надеждой на лучшее. С гордо поднятой головою…
Фредди долго сидел неподвижно, вслушиваясь в эхо давно отзвучавшей мелодии. Сказать, что музыка Вейтаса потрясла его, значило бы ничего не сказать. Она выжала, вывернула наизнанку душу, сдвинула мир… весь небольшой мир тринадцатилетнего подростка, успевшего уже в недлинной своей жизни узнать горечь невосполнимой утраты.
Полыхал за окном закат, янтарно-алой радугой заливая половину небосвода. Над далекой эстакадой монорельсовой дороги поднимался оранжевый шар первой луны. По всем дорожкам больничного парка разом вспыхнули вдруг ночные фонари, ярким узором прорезав сгущавшиеся сумерки.
Фредди рассеянно мял в руках апельсиновую кожуру. Кожура плавилась под его пальцами как воск. Мальчик хотел сотворить из очисток фигурку Вейтаса, в подарок, но контроль над паранормой внезапно поплыл, то пропадая, то появляясь вновь. Поднялась к горлу волна тошноты с отчетливым апельсиновым привкусом. В таком состоянии пользоваться психокинетической силой было нельзя ни в коем случае.
