На пороге появляется Игорек, Любаша и два санитара. Санитары подхватывают носилки. Любаня на ходу ставит капельницу.
— Игорь, загружайте, я сейчас иду, — Игорь кивает и скрывается за дверью. — Папа, извини, мне надо работать.
— Мне нужно с тобой поговорить, — сообщает он моей спине.
— В три у меня обход, приходи, поговорим, — бросаю я через плечо, и едва оказавшись в бараке, отдаю распоряжение на порог его не пускать, мало мне тут проблем!
…В операционной не хватает света, притащили еще две лампы. С начала операции прошло около трех часов. Все операционное поле залито кровью, я ничего не вижу, продолжая сшивать сосуды почти на ощупь.
— Он теряет кровь быстрее, чем мы льем, — бормочет анестезиолог.
— Ничего, — в ответ бормочу я, — все будет хорошо. Игорь, как рука? Люба, отсос! Не рожна не видно!
— Почти собрал.
— Все будет хорошо, — как заклинание, — давление как?
— Пока стабильно, — голос анестезиолога из-за маски звучит глухо.
— Люба, отсос, — умоляю я, вглядываясь в красную горячую пелену, пытаясь зашить почечную вену. Удалось, кровь остановилась. Любаша вытирает тампоном пот с моего лба.
— Он ухудшается! Падает давление! — Взрывается голос Олира, комкая недавний триумф.
— Адреналин, надо подстегнуть сердце. Черт! Остановка! Иду на прямой… — рычу я.
Треск вскрываемых ребер и вот я уже держу в руках пока еще живое сердце и начинаю ритмично сжимать его в ладони, заставляя вновь и вновь сокращаться и гнать по венам и артериям живую теплую кровь. Минута. Три. Двенадцать. На этой чертовой планете нет самых элементарных вещей!
— Ах, он мертв, — голос Игорька дрожит.
— Черта с два! Сволочь, ты будешь жить! — Раздраженно кричу я на сердце в моей ладони, — еще адреналин, кровь, подоломин, кислород!
Я собираю всю волю и свою жизнь в кулак и в последнем рывке передаю это мальчишке. Только бы получилось. Только бы… Ну же! Ну, давай! Под онемевшими от напряжения пальцами вдруг вздрагивает, несмело, будто мышка, зажатая в кулаке. Потом увереннее. Я помогаю. Еще одно нестойкое сокращение. Сердечко просыпается, медленно ворочаясь, словно медведь после зимней спячки. И вот оно уже бьется само, без моей помощи, появился пульс, давление. Проверили работу мозга.
— Он жив!!! — сообщила Любаша.
— Ребята, закончите тут без меня? — колени противно подгибаются, от перенапряжения перед глазами плавают лазоревые круги.
— Да, Анна Дмитриевна.
На несколько секунд все оторвались от растерзанного тела на столе и проводили меня взглядами, в которых сквозило восхищение. Я стягиваю перчатки и бросаю их в мусорку, меня немного мутит от усталости.
