Отходя ко сну в пахнущем свежей покраской номере автокемпинга (Леонтий храпел, и сестра вставала, пытаясь прихлопнуть сложенной газетой москита, а Маришка, их дочь, сильно вытянувшаяся, с вызывающе округлившимся задом, измученная жарой, волейболом, ребяческими сплетнями, ожиданием какого-то небывалого торжества, металась в постели), малышка, сбив с себя простыню, думала о ленинградце.
Он представлялся ей доктором. Да, молодым талантливым врачом, возможно, специалистом по спортивным травмам. К ней, лежащей в шорохе прибоя, он приближается со снопом багровых роз (этими розами, как малышка видела третьего дня, торговали возле шашлычной). Говорит что-нибудь глубокое и милое. Она вспыхивает, отказывается взять розы, но, вняв уговорам сестры и Леонтия, принимает цветы. Вечером они прогуливаются с врачом по бульвару. Заходят в кафе. Садятся на открытой веранде. Может быть, она позволит молодому человеку взять ее за руку. И будет провожать взглядом огни проплывающих в открытом море судов, внимая очарованному ленинградцу. И вот уже она в громадной квартире. Лежит на полудиване, ест конфеты. Звонок в дверь. Малышка вскакивает, бежит открывать. Дверь распахивается, в прихожую вступает он, ее врач! В пыжиковой шапке, дохе из тюленя, навьюченный подарками…
Наконец, почти бессознательно, право слово, малышка пришла на помощь робкому влюбленному. С рассеянным видом, пройдя в бикини мимо него, она, входя в воду, вдруг с улыбкою оглянулась.
Подброшенный с места словно пружиной, врач, или кто он там был, бросил на покрывало очки и полез в довольно бурливое в этот день море.
Малышка нырнула и, тотчас вынырнув, поплыла, красиво выбрасывая руки. Ленинградец устремился следом, почти настиг ее, но вдруг плеснула волна. Возможный доктор, хлебнув рассола, повернул к берегу.
Этот, по всей видимости, невинный эпизод, отчего-то произвел на малышку отвратительное впечатление. Пригожего ленинградца она перестала замечать. А он продолжал пастись неподалеку, со своих, довольно мелкотравчатых пастбищ грустно взирая на ледяную вершину.
* * *
Заброшенная по дороге в Коми на Кубань, последнюю неделю малышка принуждена была провести на родительской вилле.
В саду, во время ее отсутствия, поселился соловей, по ночам давая концерты.
— Опять дурак, — выговаривала малышка матери, — всю ночь не давал спать!
— Какой дурак, доча?
— Да соловей ваш дурацкий!..
Стояла обыкновенная кубанская сушь вершины лета. Куры с раскрытыми клювами сидели в тени акаций. Гуси и утки спали на воде зловонного пруда. Собаки забились в конуры. Деревья стояли с опаленными вершинами. В перспективах улиц мерцали окованные червонным золотом поля.
