— Ошиблись квартирой.
Покормив мужа, выпроводив его, Нина, тихо охнув, опустилась на табурет. Ее начала бить дрожь.
Проснулись дети. Иришка спешила на тренировку по пинг-понгу. Сашенька, позавтракав, отпросился на каток.
Оставшись одна, Нина, стиснув зубы, хмуро прошлась по комнатам. Остановилась у наряженной елки в гостиной. Начала поправлять электрическую гирлянду. Вдруг сорвался и хлопнулся об пол стеклянный, с заснеженной крышей дом…
Времени было в обрез. Вымыв голову, Нина высушила ее феном. Наложила тон-крем, уничтожив морщинки под глазами. Ресницы накрасила. Покрыла губы помадой. Пометавшись, замерла перед шифоньером, встряхнула головой и, скинув халат, вытащила из-под стопки белья хрустящий пакет.
Оттуда появилось стачанное из паутины бюстье.
На улице был дикий мороз. Но Нина не замечала его. Оставив обросший инеем троллейбус, перешла дорогу, по которой в тумане плыл транспорт, и на высоченных шпильках итальянских ни разу не надеванных сапожек понесла себя вперед.
На Нину оглядывались. Она поражала величественностью осанки, тускло переливающимся мехом кротового манто, скрипом снега под ногами, закованными в лайковую тугую шипастость…
Как знамя она внесла свою красоту в вестибюль Дворца спорта!
— Вам кого? — подлетев к ней, справился вахтер, седой человек с орденскими планками на пиджаке.
— Владимира, — нетерпеливо оглядываясь по сторонам, отвечала Нина.
— Сейчас… Одну минуту!
И вот, появившись из гулких дворцовых недр, пронизанных гортанными воплями, стуком падающих на матрацы холодильников, Владимир предстал перед ней. Все тот же тропический костюм был на нем. Спортсмен сообщил, что, узнав о Нинином отъезде, хотел заснуть. Но не мог. Образ курсантки с оливковой кожей преследовал его. Вздыхая, поплелся Владимир на курсы бухучета и, пустив в дело плитку шоколада, заполучил Нинин адрес. И не расставался с ним до тех пор, пока наконец судьба не занесла его на турнир, проводящийся нынче в О. Прямо из аэропорта отправив багаж в “Дом колхозника”, тяжеловес отправился по заветному адресу. Он затаил дыханье и стукнул в дверь. Однако вместо кликов радости с объятиями и последующим чаепитием, когда, сблизившись голова к голове, вполголоса обсуждалась бы дальнейшая жизнь в сиреневой московской беседке, влюбленного ожидал толчок в грудь! Что сие значит? Владимир умолял объяснить.
“Самовлюбленный, — подумала Нина. — Отхлестать бы тебя по румянцам… и расцеловать! Ибо очень приятно видеть такую внушенную мною страсть”.
