И был завод, обязанности кассира. После — бухгалтерия, плановый отдел, должность секретаря-референта.
Везде Нина оказывалась душой коллектива. Заводилась для задушевных бесед с пол-оборота. Собеседник испытывал горячую симпатию к чернокудрой хохотунье, так верно угадавшей его лучшие качества и черты…
Правда, более внимательное ухо различало в симфонии обаяния и веселья одну маленькую, но отчетливую истерическую ноту.
И проходил год за годом. Из отпусков на юге Нина привозила фотографии, маски для подводного плавания, цветастые купальники, гнедой загар, солнцезащитные очки, соломенные сумочки, воспоминания о белом пароходе, играющих за буйками дельфинах, писке москитов в духоте номера, когда Яша и дети спят, из-под пола доносится музыка, слезы щекочут уши, и море под лучами солнца сверкает в глазах: в этих вспышках проявляется лицо синеглазца, губы шепчут его имя, ищут и находят — предплечье запрокинутой левой руки, в то время как правая, скользнув вниз, судорожно манит из окружающей темноты несбывшееся.
Яша давно уже не посещал рестораны. Друзья его рассеялись в окружающей жизни, призраками прошлого возникая в автобусной толчее, звоня по телефону, чтобы ни с того ни с сего поделиться печалью по случаю гибели в автокатастрофе общего знакомого, пожаловаться на жену, закрутившую роман с мясником, сообщить о выгодном обмене квартиры, покупке потрясающего браслетика к тем (“Ты, Яша, помнишь?”), с квадратным циферблатом часам. Тотышев сделался молчаливей, угрюмее. Попытался читать. Не читалось. Он повадился ходить к соседу, воевавшему в Афганистане и привезшему оттуда, взамен оторванной руки, видеомагнитофон, кучу кассет с записями фильмов Брюса Ли. Яша смотрел эти фильмы, поражаясь смертоносному отточенному до мелочей искусству нанесения ударов ногами. Выпив, делался подозрителен и свиреп. На работе его на руках носили. Он был безотказен, исполнителен, скрупулезен.
* * *
Однажды, через четыре года после ташкентских курсов, в дверь Нининой квартиры позвонили.
Нина вылетела из кухни, на ходу запахивая халатик и, мельком взглянув на себя в зеркало, как всегда настежь, распахнула дверь…
Было январское воскресенье. Иришка и Сашенька еще спали. Яша, собираясь с безруким соседом полюбоваться на лыжные гонки, чистил зубы в ванной.
— Кто там? — послышался его голос.
На лестничной клетке, праздничный, как Дед Мороз, стоял Владимир. Широко улыбнувшись, он шагнул за порог…
Уперевшись в грудь дорогому гостю, Нина изо всех сил оттолкнула его, захлопнула дверь и, проходя мимо ванной, рассеянно отвечала:
