* * *
Гера — так звали следующего ее поклонника. Он заканчивал автодорожный. Был немногословен. Каждое лето ездил с друзьями на Алтай, сплавляться на резиновых лодках по рекам.
Гера представил любимую маме, вырастившей его в одиночку, и мама, ошеломленная красотой, смиренным видом малышки, от души напичкала ее своими печеньями, напоила чаем.
Потом, сопровождая пространными комментариями, показывала семейный фотоальбом. Вслушиваясь в реплики типа: “Вот это мы (имелся в виду, конечно, Гера) в пять месяцев” или: “А здесь нам семь лет. Первый раз в пионерском лагере. Пуговички на рубашке оторваны и, ах, сорванец, уже ссадина на коленке!”, — малышка органично выражала на лице интерес, думая: “Зачем я выпила столько чаю?..”
Едва добравшись до дома, она бурей ворвалась в нужник и, бухнувшись на стульчак, обтянутый синим бархатом концертного платья Ренаты Юсуповны, кляла минувший затянувшийся вечер, грубый перманент на голове Гериной мамы, чай (его малышка терпеть не могла, предпочитая морсы, компоты), пропахший валерьянкой фотоальбом со скрупулезной дотошностью фиксирующий то, как тощий младенец последовательно превращается в детсадовца, октябренка, юнната, пионера, комсомольца, наконец, в белокурого юношу, отвечающего оскалившему стальные клыки профессору — коричневатый любительский снимок 20 х 45…
На следующий день Гера, как всегда, по дороге из института сделал крюк. Всего лишь для того, чтоб проводить малышку от “Текстильщика” до автобусной остановки. Малышка торопилась.
— Оля попросила меня посидеть с больною дочуркой…
На самом деле методист хандрила, хотела завалиться в койку и, грызя яблочки, всматриваться в видения белых авто, Делонов, вышитых колышущихся на окнах дворца занавесок…
На декабрьском тротуаре, стесняясь зайти в ДК, Гера прождал более часа. В последний момент раздался телефонный звонок. Светлана Пална, соскучившись, хотела поговорить.
Слегка трясясь от озноба, Гера передал малышке привет от мамы. Затем, немного помявшись, сообщил: мама, не преминувшая заметить, что нанесшее ей визит прелестное создание щеголяет в демисезонных ботиночках, мечтает отныне о том, чтоб обуть малышку в дивные австрийские сапоги, подбитые мехом.
— Ой! Нет! Что ты! — пролепетала малышка.
Страшные железные дверцы маршрутного автобуса захлопнулись перед ее обращенным к Гере лицом.
“Австрийские? — быстро подумала она. — Не те ли, что приносили накануне Оле? Остроносые, на каблучке, прелесть!”
