— Развѣ вы не нѣмка? спросилъ онъ съ удивленіемъ.
— Какъ вамъ пришло это въ голову? спросила она съ не меньшимъ удивленіемъ.
Свенъ пришелъ въ замѣшательство. Свѣдѣніе о нѣмецкомъ происхожденіи Корнеліи онъ почерпнулъ изъ очень невѣрнаго источника сообщеній госпожи Шмицъ, которыя много разъ уже казались нелѣпыми сказками.
— Самъ не знаю, какъ это мнѣ пришло въ голову, отвѣчалъ онъ: — можетъ быть, потому что вы такъ превосходно говорите по-нѣмецки.
— Но и мистеръ Дургамъ не хуже меня говоритъ.
— Однако онъ дѣлаетъ иногда ошибки, какихъ я отъ васъ никогда не слыхалъ.
— Можетъ быть, у меня больше способности къ изученію языковъ. И кромѣ того, посудите сами, мы живемъ во второй уже разъ въ Германіи и въ первый пріѣздъ прожили здѣсь три года. Неудивительно послѣ этого, что всѣ мы похожи немного на нѣмцевъ.
Мистрисъ Дургамъ говорила это съ особенною живостью, какъ-будто оскорбленная въ своей національной гордости, что ее не принимаютъ за англичанку. Самому Свену стало смѣшно, что онъ принималъ съ неограниченною вѣрой открытія, придуманныя хозяйкой Шмицъ. Онъ долженъ былъ сознаться, что только англичанка можетъ сохранять такое невозмутимое спокойствіе, такую величавую холодность, какими всегда обладала мистрисъ Дургамъ въ гостиной, а когда случалось ей заговорить по-англійски, то всякое сомнѣніе въ возможность ея нѣмецкаго происхожденія должна была исчезнуть.
— Простите, сказалъ онъ: — но мнѣ такъ была пріятна мысль принимать васъ за нѣмку. Болѣе всего на свѣтѣ я люблю свое отечество и мнѣ хотѣлось бы, чтобъ все прекрасное, все доброе имѣло нѣмецкое происхожденіе.
— Вы никогда не женились бы на иностранкѣ?
— Я совсѣмъ не женюсь.
— Если уже вы не женитесь, такъ кому же и жениться?
— Отчего же мнѣ скорѣе, чѣмъ другимъ?
— Оттого, что сердце ваше богато любовью, слѣдовательно вы нуждаетесь въ любви болѣе другихъ.
— Откуда вы это знаете?
— Что же я была бы за женщина, еслибъ не могла разбирать такихъ вещей?
— А если вы ошибаетесь?
— Это невозможно.
— Но я питаю ненависть, къ браку.
— Почему?
— Потому что отъ него бываютъ люди несчастны.
— А вина, можетъ быть падаетъ, на людей, не на бракъ, возразила Корнелія: — о! я могу себѣ представить бракъ, какъ онъ долженъ быть — но думать можно о многомъ. Понастоящему, совсѣмъ не слѣдовало бы думать. Отъ многодуманья дается печаль и болѣзнь. Лучше всего не станемъ думать или будемъ думать только о томъ, какъ завтра повеселиться.
Она произнесла это съ влажными, печальными, глазами, но нѣсколько легкомысленнымъ тономъ; у Свена на душѣ стало страшно. Ему вспомнились слова Офеліи: «О, что за благородная душа тутъ уничтожена!»
