Если Свенъ съ одной стороны былъ очень золъ на это стеченіе гостей, которымъ мистрисъ Дургамъ въ качествѣ хозяйки должна бы оказывать одинаковое вниманіе, то съ другой стороны онъ былъ очень благодаренъ обществу, по милости котораго онъ могъ хотя нѣсколько минутъ проводить безъ помѣхи съ обожаемою женщиной. На этихъ вечерахъ царствовала полная непринужденность, какъ это бываетъ въ обычаѣ у англичанъ. Каждый могъ считать себя членомъ семейства, приходить и уходить, когда кто хотѣлъ, а также и дѣлать что кому было угодно: читать, рисовать, играть на роялѣ, пересматривать альбомы, разговаривать, молчать, быть веселымъ или задумчивымъ — словомъ, держать себя какъ кому вздумается. Такъ какъ дверь на терасу всегда была отворена, то и тераса считалась частью гостиной, и потому ничего не было поразительнаго въ томъ, что Свенъ и мистрисъ Дургамъ по долгу тамъ прохаживались или, облокотись на перила, любовались видомъ горъ чрезъ рѣку, сверкающую при вечернемъ освѣщеніи. Иногда все общество переходило на терасу, а юный адъюнкт-професоръ съ юною особой съ бѣлокурыми локонами еще чаще долго-предолго прохаживались мимо двери, увлекаясь интересными разговорами.
И кромѣ того, тераса была любимымъ мѣстопребываніемъ дѣтей, которыя сильно полюбили Свена и безпрестанно требовали отъ него новыхъ разсказовъ, особенно вечеромъ, когда гостиная была уже освѣщена и рѣка отсвѣчивалась розовыми тѣнями, когда одна только звѣзда мерцала на темносинемъ небѣ.
Тогда они приходили къ нему и неотступно просили и молили его до-тѣхъ-поръ, пока онъ отдавался въ ихъ распоряженіе. Въ пылу вниманія Китти карабкалась къ нему на колѣни, Эдгаръ прицѣплялся къ нему съ другой стороны, и оба, уставивъ на него болышіе задумчивые глаза, слушали интересную исторію о томъ, какъ графъ продалъ своихъ трехъ дочерей тремъ чудовищамъ, изъ которыхъ вышли потомъ прекраснѣйшіе принцы, о Бѣлоснѣжкѣ, которая жила въ горахъ съ семью карликами, о Чумичкѣ-Разношерсткѣ; а когда міръ нѣмецкихъ сказокъ надоѣдалъ отважному весельчаку Эдгару, тогда являлись на сцену разсказы о Синдбадѣ-мореплавателѣ, Абалѣ-купцѣ и о Гарунъ-аль-Рашидѣ, славномъ калифѣ багдадскомъ. Иногда подходила къ нимъ и мистрисъ Дургамъ и тихо садилась послушать ихъ.
— Какъ это можетъ васъ интересовать? спросилъ Свенъ.
— Мнѣ никто не разсказывалъ сказокъ, когда я была ребенкомъ, отвѣчала она: — и такъ странно, что мнѣ все сдается, какъ-будто все это я пережила, или мечтала о томъ, или по-крайней-мѣрѣ прочитала. И однако это не можетъ быть: у насъ въ Англіи нѣтъ такихъ прекрасныхъ сказокъ.
