— Ангела смерти, должно быть, отвѣчалъ Свенъ сухо.
— О Боже! воскликнула молодая дѣвица: — сколько тутъ ужасовъ!
Мистрисъ Дургамъ ничего не сказала. Пока гости распространялись въ остроумныхъ сужденіяхъ насчетъ бѣднаго стихотворенія, она встала съ дивана и нѣсколько разъ прошлась по комнатѣ. Потомъ опять подошла и остановилась нѣсколько въ сторонѣ отъ другихъ, какъ-разъ противъ Свена.
— Тутъ есть еще и другое стихотвореніе, немного длиннѣе перваго сказалъ Свенъ: — я охотно прочелъ бы и его, такъ какъ оно поясняетъ нѣкоторымъ образомъ нашъ разговоръ объ американскихъ женщцнахъ, но боюсь утомить вниманіе общества.
— Умоляемъ васъ, прочтите еще; — вы такъ хорошо читаете! завопило до полдюжины голосовъ.
— Стихотвореніе это не имѣетъ заглавія; наверху значится только «Къ —» и двѣ черточки.
— Какая таинственность! восклинула дѣвица съ бѣлокурыми локонами.
— Можно начинать?
— Пожалуйста.
«Одинъ разъ я видѣлъ тебя за много лѣтъ назадъ. Это было въ полночь въ іюлѣ, при лунѣ, которая, какъ твоя душа, стремилась по крутой стезѣ на небо. Мягкая какъ шелкъ, серебристая вуаль окутывала священною тишиною, мракомъ и легкимъ сномъ сотни бѣлыхъ розъ, поднявшихъ свои головки къ небу; розы росли въ саду, гдѣ тихо шелеститъ вѣтерокъ, на бѣлыя розы, поднявшія головки къ небу и, въ отвѣтъ на любовное сіяніе луны, разливавшія упоительное благоуханіе; на бѣлыя розы, поднявшія головки къ небу, и улыбаясь, и умирая въ цвѣтникахъ восхищавшіяся тобою и блаженною близостью къ тебѣ. Я видѣлъ тебя, когда ты вся въ бѣломъ облокотилась на скамью изъ фіалокъ. Луна освѣщала возвышенныя головки бѣлыхъ розъ, а также и твое — увы! страданіями возвышенное чело.
Не сама ли судьба — иначе называемая скорбь — не сама ли судьба привела меня сегодня къ садовой калигкѣ, чтобъ подышать сладостнымъ дыханіемъ розъ? Все было тихо, уснулъ презрѣнный свѣтъ, только мы съ тобой не спали. Я медлилъ, я смотрѣлъ — и вдругъ всему конецъ! исчезло все! О, понятна мнѣ, что садъ былъ заколдованъ!
Погасъ матово-жемчужный свѣтъ луны; дерновыя скамьи, разбросанныя по дорожкамъ, душистые двѣты и тихія деревья — все скрылось съ глазъ моихъ. Даже благоуханіе розъ испарилось въ нѣжныхъ объятіяхъ воздуха — все пропало, только не ты — нѣтъ, даже и ты, но не свѣтъ небесный въ твоихъ очахъ, не душа твоихъ прекрасныхъ глазъ. Я видѣлъ только ихъ — въ нихъ былъ мой міръ. Я видѣлъ только ихъ — и то на нѣсколько часовъ. Я видѣлъ только ихъ — пока не скрылась полная луна. Какую темную, сердечную загадку я видѣлъ въ этой блестящей какъ алмазъ небесной сферѣ! Какую глубокую печаль! И сколько въ ней высокой надежды! Какую безмолвную, глубокую какъ море гордость! Какое смѣлое честолюбіе и, ахъ! какую глубокую, бездонную способность любить!
