Энергичнымъ движеніемъ руки госпожа Шмицъ отбросила назадъ обѣ ленты своего чепчика и чрезъ балконную дверь бросила презрительный взоръ на дачу, которая при свѣтѣ утренняго солнца такъ радостно привѣтствовала, что для каждаго безпристрастнаго человѣка ничего не было ужаснаго въ мысли жить въ домѣ хозяйки Бартельманъ.
— Но я очень хорошо понимаю, что руководило мистеромъ Дургамомъ при такомъ смѣшномъ выборѣ, продолжала госпожа Кёбесъ, еще сильнѣе расходившись: — у меня домъ не маленькій, такъ что кромѣ мистера Дургама поместились бы и другіе жильцы. Тогда могло бы случиться и, такъ, что мистрисъ Дургамъ встрѣтилась бы на лѣстницѣ съ какимъ-нибудь красивымъ молодымъ барономъ — безъ всякаго намека, господинъ баронъ, безъ малѣйшаго намека! — и тогда могли бы выйти сцены въ томъ же родѣ, какъ это было и въ прежнія времена, когда мистеръ Бобъ Уисли жилъ въ одно время съ ними.
— Что же тогда случилось?
— А вотъ что. Бобъ былъ повѣса лѣтъ восемнадцати не больше, хотя на видъ ему казалось по-крайней-мѣрѣ двадцать-четыре года, и писанный красавецъ, въ этомъ долженъ и врагъ его отдать ему справедливость. Онъ пріѣхалъ сюда изъ Англіи на нѣсколько дней за тѣмъ, чтобъ только форелей половить, и какъ я думаю, столько надѣлать шалостей, сколько было возможности придумать. По цѣлымъ днямъ они ходили, катались, верхомъ и въ экипажахъ, не расставались ни на минуту — словомъ, жили душа въ душу. Но разъ вечеромъ они вернулись позднѣе обыкновеннаго — я вышла на лѣстницу, чтобъ посветить имъ — и слышу мистрисъ Дургамъ говоритъ: «Я такъ устала, что была бы рада, еслибъ меня снесли, наверхъ.» Не успѣла она этого сказать, какъ вижу мистеръ Бобъ подхватилъ ее на руки, какъ малаго ребенка, и взбѣжалъ съ нею по лѣстницѣ. Мистеръ Дургамъ остался внизу и смотрѣлъ имъ въ слѣдъ. Свѣтъ отъ свѣчи прямо падалъ ему на лицо и никогда я не забуду выраженія его. Оно было мрачно какъ ночь, зубы его скрежетали, такъ-что я слышала это ясно. На другой же день они внезапно уѣхали отсюда, хотя въ начале заявили намѣреніе оставаться здѣсь на цѣлое лѣто. О, господинъ баронъ, повѣрьте, этотъ мистеръ Дургамъ еще злобнѣе того чернаго мавра! Бѣдненькій мистеръ Бобъ! Нѣтъ, что это была за картина отчаянія, когда карета съ Дургамами умчалась! Поверите ли, ведь целые четыре дня онъ въ ротъ куска не взялъ!
— Кажется, и пора была мистеру Дургаму дальше ехать.
— О чемъ вы думаете, господинъ баронъ? воскликнула госпожа Шмицъ въ сильномъ раздраженіи: — нѣтъ, нетъ! все дело было чисто и право; о мистрисъ Дургамъ никто въ мірѣ и слова дурного не могъ бы сказать. Она слишкомъ горда, чтобъ сделать что-нибудь дурное, хотя, собственно говоря, она не имеѣтъ особыхъ причинъ гордиться, судя по тому, что Люси, ея горничная, разсказывала мне. Вы и не думайте, господинъ баронъ, чтобъ я старалась разузнавать тайны моихъ жильцовъ, но эти горничныя имеютъ привычку разсказывать всѣ сплетни первому встречному, такъ-что хочешь не хочешь, а слушать надо. Итакъ Люси разсказывала мне, что мистрисъ Дургамъ совсемъ не англичанка, но бедная-пребедная немка, которую Дургамъ подобралъ на улице. Но, какъ говорится, кто могъ бы поверить такой прихоти? что вѣрно, то вѣрно: мистрисъ Дургамъ такъ хорошо говоритъ по-нѣмецки, какъ мы съ вами, господинь баронъ, да и ея дѣточки говорятъ цо-нѣмецки такъ хорошо, что слушать весело.
