Дышать стало невозможно, поверху стелился густой дым и уже, кажется слышно гудение пламени. Наконец цепь замедлила ход и остановилась. Бросив поводья, караванщица метнулась за полог, сбросила с одного из сундуков вещи, выдернув снизу большое плотное полотнище. Швырнула Рилисэ флягу:
– Поливай лошадей! И себя.
Из другого меха окатила себя и мальчишку, резко стаскивая замершего от ужаса ребенка вниз и притискивая к потному боку роняющей пену с губ лошади. Другой рукой притягивает вплотную мужчину и, широко размахнувшись, накрывает всех тканью, успев заметить, как нечто подобное проделывает возница следующего фургона.
Под пологом душно, пыльно и горячо. Кони нервно переступают ногами, мотают головами, но Нирина, отпустив ткань, крепко, до судороги вцепилась в узду. Мальчишка под боком коротко и неровно дышит, почти выкашливая воздух. Сзади, придерживая ткань, прижимается мастер, спиной женщина отчетливо чувствует, как бьется его сердце. Резко, быстро.
Сверху накатил жар, пропекая ткань насквозь. Сквозь плащ и тунику, мгновенно высушивая пот. Облизнув растрескавшиеся губы, Нирина зажмурилась еще плотнее, пригибая головы лошадей к земле. Сзади скукожился мужчина, шипя сквозь зубы незнакомые ругательства, мальчишка тихо стонет на одной ноте.
Горячо, горячо, горячо…
Над головами ревет и воет пламя…
Считая удары сердца, караванщица терпеливо ждала, когда огонь уйдет…
Искра, лучина, полная свеча…
Жар начал медленно отступать. И спустя пару мгновений после того, как ткань перестала до красноты обжигать кожу, Нирина отбросила покрывало, глубоко вдыхая и оглядываясь.
Почти кипящий воздух ожег грудь, высушивая внутренности. Но зрелище того стоит.
Крыши фургонов дымятся, на склоны ложится невесомый серебристо-серый пепел, кто-то впереди пытается затушить тлеющие опоры полога, торопливо опрокидывая на злобно шипящее дерево ведро воды. Сзади, в узком проходе, среди стоящих впритирку к откосам повозок, бьется в агонии гнедой жеребец. Спустя миг мучительное ржание прекратилось, замерли скребущие камни копыта, и воцарилась тишина, разбавляемая только потрескиванием остывающего дерева и камней.
Потом сжатое, как пружина время вновь понеслось вперед, отсчитывая потерянные мгновения. И их оказалось немало. Солнце давно перевалило за полуденную отметку. Сквозь дымку оно казалось размазанным бледно-желтым пятном, медленно скатывающимся за горизонт. Наползшая со склона тень душной черной пеленой укрывала караван от взора небес.
