Пораженная, она с трудом выговорила:
— Он уверен?
— Да. Вопрос может быть лишь один: что ты делала?
Мария осознала, что глаза ее по-прежнему закрыты, а руки снова скрещены на груди.
— Я не могу ответить на этот вопрос.
— Не можешь или не хочешь?
Ответь ему так, чтобы он прекратил это, приказала она себе. И, обернувшись, посмотрела в его глаза.
— Я была в замешательстве. Ты должен это понять и внушить эту мысль окружному прокурору.
Лицо Пэйджита было всего в нескольких дюймах от ее лица.
— Четыре дня назад, — спокойно заметил он, — ты говорила инспектору Монку, что никуда не выходила из номера.
— Но прошло всего четыре часа, — возразила она, — после смерти Ренсома. У меня все перепуталось в голове. Может быть, ты сможешь разумно объяснить мое появление в коридоре?
— Не смогу, если ты не стучалась в другие номера, прося о помощи.
— Нет, не стучалась. — Мария помедлила. — Я уже говорю, что была в замешательстве.
— Причина твоего замешательства — шторы?
Она отошла от него, села. Спустя мгновение повторила:
— Шторы.
— Окна были не зашторены, когда ты пришла туда — вопреки тому, что ты заявила Монку. — Пэйджит стоял неподвижно, глядя на нее сверху вниз. — Кто опустил шторы, Мария, и зачем?
— Зачем? — Она была в нерешительности, не умея объяснить то, что от нее требовалось. Наконец прошептала: — Затем, что мне было стыдно.
Он сел рядом с ней.
— Стыдно?
— Да. — Она повернулась к нему. — Я не хотела, чтобы кто-нибудь видел.
— Что видел? Ренсома?
— Все. Когда я убила его, я хотела бежать, надеясь, что никто меня не видел. Безумная мысль. Я не могла сказать об этом Монку.
— И поэтому солгала о шторах.
Мария отодвинулась от него.
— Самое подходящее слово — «смятение», — холодно ответила она. — Я была в смятении.
— В ужасном смятении. И непонятно, как можно было в таком смятении убить Ренсома с безопасного расстояния, стянуть с него брюки, оставить следы царапин на его ягодицах, расцарапать себе шею и бедро и детально разработать версию о попытке изнасилования, чтобы избежать наказания.
Мария оцепенела, ее охватило ужасное сознание, что она совершенно одинока.
— Они не могут не верить мне.
— Почему? Потому что ты так стараешься помочь им?
— Нет. — В ее голосе звучала безнадежность. — Может быть, кое-что я сказала неправильно. Но они не могут считать меня убийцей.
— Они считают, что ты нанесла повреждения телу спустя добрых полчаса после смерти. И поэтому уже без особой натяжки можно допустить версию об убийстве.
