Черноволосая женщина лет тридцати наклонилась к микрофону, готовясь говорить, и спокойно смотрела в сенаторский ряд, взиравший на нее со своей высоты. Ожидая в комнате свидетелей, Пэйджит вглядывался в ее экранное изображение с ощущением, что видит ее впервые: широко расставленные темные глаза, высокие скулы, полные, красиво очерченные губы, слегка раздвоенный подбородок, чистые линии которого совершенны, как у античной скульптуры. На экране лицо живее и ярче, чем в жизни.
Слова телекомментатора повторялись эхом в библиотеке Пэйджита.
— Еще молодым юристом, — говорил телекомментатор, — Мария Карелли привлекла к себе внимание нации. В транслировавшемся по телевидению слушании сенатской комиссией хода расследования скандала, связанного с Уильямом Ласко, мисс Карелли подтвердила справедливость обвинения в коррупции, выдвинутого Кристофером Пэйджитом — ее теперешним адвокатом — против председателя Комиссии по экономическим преступлениям.
Комментатор исчез, с экрана высокомерно-пренебрежительно цедил слова Толмедж, сенатор от штата Джорджия, уже давным-давно умерший.
— Мисс Карелли, — тянул Толмедж, — я попрошу вас как можно подробнее рассказать комиссии о том, как вы впервые поняли, что председатель Джек Вудс выдает сведения о проводимом мистером Пэйджитом расследовании Уильяму Ласко, желая спасти президента от некоторых затруднений либо, скажем так, неприятностей более крупного масштаба. Задавая этот весьма важный вопрос, должен предупредить, что, насколько мы в состоянии судить, лишь одна вы можете знать, прав ли мистер Пэйджит, обвиняя председателя Вудса в соучастии.
Пэйджит почувствовал, как напряглись плечи Карло, как будто снова неясен исход событий, происходивших до его рождения.
— Мне очень жаль, сенатор, но я не могу заявить, — говорила Мария с экрана, — что делаю это с радостью. В ночь на двадцать седьмое августа произошли самые ужасные события моей жизни, перевернувшие мои представления о многом, и теперь мое самое страстное желание — забыть их.
Мария сделала паузу. В тишине камера панорамировала зал. И вот Мария уже видна крохотной фигуркой как бы в пещере со стенами, обшитыми дубовыми панелями, и с канделябрами замысловатой формы; перед ней сидят в ряд тринадцать сенаторов, окруженных своими помощниками, за ней, в зале, теснятся репортеры и фотографы.
Когда камера снова захватила ее в объектив, Мария расправила плечи, совсем как накануне ночью.
— Тем не менее, — спокойно закончила она, — я расскажу все, что знаю.
