— Делайте то, что я вам говорю, понятно? Это очень важно, у меня нет времени на объяснения.
— Но… — хотела возразить бабушка.
— Пак пока что у меня, — перебил ее Оберон. — Не забывайте, что я могу в любой момент прервать его лечение.
— Это что, угроза? — ахнула бабушка.
— Понимайте как хотите, — отрезал Оберон. — Сегодня ваши внучки скажут то, что им будет велено.
Он отвернулся и зашагал сквозь веселящуюся толпу. Оз устало улыбнулся Гриммам и заторопился следом за царем эльфов.
— Что же нам делать? — простонал Свинсон.
— Не знаю, — сказала бабушка, качая головой.
* * *
Праздник затягивался. Вечножители знай себе пировали. Матушка с невероятной быстротой наполняла стаканы. Сабрина заметила, что она, как и Свинсон, от волнения превращается в ту, кем она была на самом деле, — толстую черную гусыню в синем берете. Когда подвыпившие вечножители щипали ей перышки, она снова приобретала человеческий облик, но ненадолго.
Девочки тоже были очень заняты. Всем хотелось пожать руку дочерям Вероники (Сабрина не сомневалось, что ей просто оторвут руку). У каждого вечножителя был наготове собственный рассказ про их мать, про то, как она всех их вдохновляла и как всем помогала. Каждая из этих историй огорчала Сабрину до глубины души: при всем ее нежелании верить им, становилось всё очевиднее, что Вероника в самом деле была членом общины вечножителей Нью-Йорка. Каждую минуту образ мамы, которая была для Сабрины олицетворением обыкновенной, нормальной жизни, подвергался сомнению, рассказы вечножителей лишали ее надежд, перечеркивали ее мечты.
И как быть с требованием Оберона? Сабрина не очень хорошо знала вечножителей, но Оберон ей не нравился. И, судя по всему, ее мнение совпадало с мнением вечножителей. Дафна назвала бы Оберона дергунчиком. Но вдруг он говорил правду? Вдруг мама и впрямь поддерживала его претензии на власть? Ни в чем нельзя быть уверенной, ведь Сабрина утратила всякое представление, какой на самом деле была ее мама. Даже если Оберон их обманывал, девочки ничего не могли поделать: Пак оставался в его власти.
Пока все слушали хвалебную речь женщины в платье из ослиных шкур, Оз пробрался к сестрам и поманил их в тихий уголок. Он выглядел еще более взволнованным, чем раньше, и принялся жать на кнопки своего серебряного пульта. Когда прибор разразился громким писком, Оз, взяв сестер за руки, заглянул им в глаза.
— Понимаете, девочки, ваша мама была одним из лучших моих друзей, и мне больно от мысли, что сегодня Оберон перечеркнет всё, чего она добилась. Царь — обманщик, он вам лжет. Меньше всего Веронике Гримм хотелось бы, чтобы он возглавлял общину.
