Ахуе… ах, уехал мой любимый,
И подъе… и под елкой мне сказал,
Я залу… я за лунным камнем еду,
Что ж ты му… что ж ты мужем мне не стал…
Потом мужичок, сидящий напротив Митьки, двинул его в ухо, тот в ответ опрокинул на него горшок с какой-то горячей кашей – и понеслось… Тесть придерживал меня, затем дерущихся вынесло на улицу, причем число участников возросло до дюжины. В это время Ефимыч, успокаивая оставшихся за столом, приговаривал:
– Спокойно, давайте выпьем за молодых и удачную свадьбу, так как свадьба без драки, как пиво без раков.
На улице уже, кажется, помирились и слышались голоса:
– А ты меня уважаешь?
Потом кто-то достал старую гармошку, и вся свадьба под проливным дождем месила грязь на улице, изображая танцы. К этому времени мы с женой удалились в дом, подаренный нам тестем. Дом был старым, с посеревшим от времени срубом, но это был наш дом, и внутри было неожиданно чисто и уютно. Хорошо протопленная печь и пуховая перина – что еще нужно для первой (то есть уже второй) брачной ночи? Мы, как бы выразился мой друг Юра, были самодостаточны, нам никто не был нужен, мы интересовались только друг другом, познавая тайны тела любимого человека…
* * *
Я проснулся от ее взгляда, в окно лился серый свет дня, и даже полумрак комнаты не мог притушить свет ее зеленых глаз, обрамленных густыми черными ресницами. Настена, мягко улыбаясь, склонилась надо мной, и я, недолго думая, опять повалил ее в постель.
В дверь громко и настойчиво стучались.
– Сейчас открою, – проговорил я и, поспешно надев на себя холщовые штаны, вышел в сени.
– А вот и мы, – выдохнул на меня перегаром Ефимыч. – Как там жена? Мы вам поесть принесли, – и достал из кармана бутылку коньяка.
– Со вчерашнего заныкал, – пояснил тесть. – А поесть, поесть. Он поискал глазами и увидел входящую жену с тарелкой каких-то объедков: – Вот и закусь, не взыщи, зятек, все вчера подъели, – сказал он с извиняющейся улыбкой. Черт-те что, какие-то кости, обкусанные пироги, а жрать после такой ночи действительно хочется. Настена уже оделась и, пристроившись за моим плечом, с затаенной улыбкой смотрела на мать. С улицы появился Настин младший брат Игорь, несший исходившего паром, только что из печи поросенка (ай да теща!) и еще чего по мелочи. Все это, молча, разложил на столе в горнице, а тесть, пройдя в комнату, сел за стол, налил в кружку коньяка, крякнул, закусил куском соленого огурца и неожиданно трезвым голосом спросил почти жалобно:
