«Ты, Катя, об Анатолии не убивайся. Он мне сын, тут уж чего теперь делать».
«Молчите, мама, — скажет баба Катя даже со злом. — Совсем же об другом у нас разговор, что вы, ей-богу».
«Я бы лучше сто разов затонула», — скажет глухая прабабка.
«Живите, мама, спокойно», — скажет тогда баба Катя тихо и крепкой ладонью вроде погладит прабабку по плечу.
Прабабка чуть прижмет плечо, отстранится:
«Ничего не слышу, чего говоришь, нет, не слышу…»
Тут из-под стола вывернется Иван, стукнется головой об колено прабабки, глаза в нем округлятся, встанут от удара недвижно и позеленеют, как недоспелый крыжовник, сразу копия — муж Юлий Сидоров. Потом Иван осерчает:
«Ты чего такая жесткая?!» Выругается по-своему: «Бабука!»
«Поговори-ка мне!» — прикрикнет Лидия для порядка. Муж Юлий Сидоров вынет спокойное лицо из газеты «Сойотский спорт», обойдет комнату неспешными глазами, чуть задержавшись на сыне, ничего не скажет, опять уйдет лицом в чужие рекорды — кто куда прыгнул, кто кого сбил. Нет от него помощи в воспитании.
Баба Катя подхватит Ивана, зажмет сильными руками, как кошку, — ни у кого больше не стал бы так сидеть — зажато, — глянет ему в глаза длинно и со сластью:
«Кучерявый мальчик, ты чей?»
Не помнит Лидия, чтобы баба Катя когда-нибудь так на нее глядела, на маленькую, — со сластью. Даже на Марию — не помнит.
«Твой, не знаешь, что ли?» — удивится Иван.
При отце-матери рядом — только бабыкатин, так в поселке и говорят: «бабыкатин Иван». Хорошо — не свекровь, своя кровь. Все равно Лидии иной раз обидно. Сын мимо нее протопает не замедлив; лезет на кушетку к бабе Кате, шепчет ей в ухо, укрывает ноги платком, без спросу, сам додумался. Баба Катя читает ему по слогам, путается в словах, тоже — читчик.
«Давай я», — скажет Лидия.
Начнет с выражением, за всякого — разным голосом, как в школьном драмкружке когда-то учили, хоть пригодилось.
«Не надо!» — вдруг говорит Иван, тянет у Лидии книжку. Сердится, что та крепко держит, прямо рвет у матери книгу.
«Слушай, кому говорят!» — сорвется Лидия.
«Не кричи на ребенка, — сразу вступится баба Катя, подхватит Ивана на руки, порушит весь воспитательный процесс. — Откуда в тебе такая противность? На тебя небось не орали в детстве!»
«Некому было, вот и не орали», — грубо ответит в сердцах Лидия.
Тут, в самое время, из соседней комнаты вылезет глухая прабабка в подшитых валенках, спросит без выражения громко:
«Ругаетесь, что ли, девушки?»
Повернет к окну желтое маленькое лицо без морщин. В окно, как картина в рамку, вставлено серое море, над тяжелой бескрайней водой зависли черные издалека чайки, неизменная эта картинка. Но прабабка глядит в окно с любопытством, будто впервые увидела. Поглядит, поглядит, еще скажет:
