– Телеграмму дай родителям, Таня, – сказал Игнат Прохорыч. – И отцу, и маме.
– Да, – сказала Татьяна.
– Сегодня же.
– Да.
– Прямо с вокзала!
Татьяна резко кинулась вперед, обеими руками обхватила Игната Прохорыча за шею, прижалась к нему и заплакала.
Он молча гладил Татьяну по спине своей большой рукой в синих прожилках от въевшегося в них железа. У всех были какие-то странные лица, радостные и растерянные. Выскочила из комнаты Лена.
– Что, Зинка?! – сказал Вить-Вить, и лицо у него было опять, как у Веселого Томаса.
Зинаида Платоновна обняла меня и поцеловала в щеку, потом заботливо вытерла помаду с нее.
Провожать тетю Варю на вокзал пошли только мы с Татьяной. У Вить-Витя с Зинаидой Платоновной были билеты в кино, а Игнат Прохорыч с Марией Александровной обещали кому-то приехать в гости. Они уже вышли на лестницу, а Мария Александровна задержалась в прихожей, прощаясь с тетей Варей. Татьяна тянула меня за руку в комнату, но я успел' услышать, как Мария Александровна сказала:
– Ах, Варька, милая! Знала бы ты, сколько всего-всего было у нас с Валей.
– Да знаю уж я, наслышалась, – отвечала ей тетя Варя.
Татьяна изо всех сил тянула меня обеими руками в комнату, упираясь ногами в пол, почти повиснув на моей руке.
– Но ты знаешь, Варька, что странно: я всегда любила Валентину!
– Ну-ну, Маша… Увижу Сёмку в Москве, так и скажу ему: дурак!
– А ведь я так боялась всегда, что…
– Да ведь Игнат и Валентина – настоящие люди…Я надолго, наверно, запомню, какое лицо было у тети Вари, когда она смотрела в окно вагона на нас с Татьяной.
Уже вышли с вокзала, вдруг Татьяна потянула меня за руку назад. Я сначала ничего не мог понять, просто двинулся за ней. Только когда Татьяна взяла с барьера бланки для телеграмм, села за стол, а я сам сел рядом с ней, понял, что Татьяна просто искала телеграф. Она стала писать телеграммы, а я не мог смотреть, что она пишет, вращал головой по сторонам, хоть, правду сказать, и не видел ничего. Татьяна подвинула мне оба бланка, на них было написано одинаково: «Мы решили пожениться. Татьяна». Протянула ручку. Она была деревянной и сильно запачкана в чернилах. Я долго рассматривал ее и так, и сяк, пока понял – на обоих бланках приписал свое имя. Подвинул их по столу так же, как Татьяна до этого, вдруг увидел, что у нее в руке – еще один бланк, она держала его обратной стороной ко мне. Очень мне хотелось спросить: а кому третья телеграмма? Или хотя бы посмотреть на Татьяну, но я опять не смог сделать ни того, ни другого. Бланк шевельнулся, перевернулся текстом ко мне, я прочитал: «Мамочка, родная, помнишь прошлое лето, когда у меня была вывихнута нога? Мы лежали с тобой на сене, и звезды были рубиновые? Так все и вышло, как я мечтала! Танька».
