Отчего-то все они: и рыбаки, и горничные, и даже сутулый бармен "Креветки" Силенцио - считали меня писателем. Поначалу это казалось забавным, после начало раздражать. Но тщетно было уверять их, что я в жизни не сочинял ничего сложнее оправданий, а черный аппарат на горле всего лишь следит за моим самочувствием. Они молчаливо улыбались и, глядя на пластиковую коробочку, прилипшую к моему кадыку, говорили: "Мистеру писателю понравится вот эта рыба. Микаэль поймал ее над затонувшим кораблем, над самой бездной, где ночами поет дух океана".
Возможно, их щедрым душам так нравилось одаривать меня невероятными историями, что они просто не слушали.
Толстяк приходил в "Креветку" каждый вечер. Втискивал тучное тело за стойку, вытирал мятым платком покрасневшую шею. Силенцио молча ставил перед ним стакан пива. Толстяк отхлебывал пену, разворачивался и окидывал полутемное помещение цепким взглядом.
Это казалось чем-то вроде ритуала. Иногда он тут же отворачивался, в один глоток допивал пиво и уходил к морю. Порой же, словно увиденное устраивало его, он подсаживался к кому-нибудь из посетителей. Всегда - к одинокому, будь то старик в старомодных линзах-стрекозах, или сухая дама неопределенного возраста, или молодой человек с растерянным лицом. И начинал говорить.
Он говорил долго и так тихо, что ни единое слово не достигало чужих ушей. Он мерно покачивал тяжелой головой и вытирал шею неизменным платком, он смотрел в стол, забыв о недопитом пиве. И я видел, как старик расправил сухонькие плечи, как улыбнулась дама, и глаза ее сверкнули отблеском былой красоты, как побледнел и посуровел молодой человек.
О чем он говорил с ними? Какую надежду дарил?
Наконец, его выбор остановился на мне. Я ждал этого уже несколько дней, понимая, что не смогу избежать внимания Толстяка. И все равно вздрогнул, почувствовав взгляд, похожий на тычок.
– Мистер не захочет услышать хорошую историю? - спросил он, отодвигая стул.
Только хорошей истории мне и не хватало. Мою, во всяком случае, хорошей не назовешь.
– О чем? - угрюмо спросил я.
Он пожал массивными плечами.
– О моей жизни.
В самом деле, о чем еще? Я подавил горький смешок. Посчитав молчание согласием, Толстяк поставил на мой столик полный стакан.
– Я расскажу вам хорошую историю, мистер, - повторил он, уминая за стол необъятный живот. - Хорошую историю.
За листьями пальмы вдалеке промелькнул яркий парус - как крыло райской птицы.
