Аркадий выскочил за ней на улицу и тоже получил пощечину, после чего успокоился, остановился и остыл на морозе. К нему подошел Никита и сказал:
— Я бы тебе про тебя такого мог порассказать — уши завянут… но нет… не выдам товарищей.
— Да пошел ты! — сказал Аркадий, а сам пошел домой и сел за уроки…
Так развалилась любовь Аркадия и Победы по-глупому и по-детски.
Вернее, первая стадия любви — людус — развалилась, а следующая — эрос — выглядела уже более солидно и продолжительно. Жертвам романа сразу бы отгородиться от всех, от дурных людей и даже от хороших, от которых тоже добра не жди по большому счету, но нет, так не интересно, им толпу подавай, пусть любуются на них и завидуют по-черному! Неизвестен им был другой путь. Как отгородишься, если по телевизору, по радио, на улице, в метро, за стенкой, у себя в голове поют все подряд: «Только с тобою в узком кругу быть я счастливым (ой) вряд ли смогу»? Автору песни, безусловно, — вряд ли, даже наверняка, а вот остальным попробовать стоило, хоть автор и вдолбил кувалдой в их головы свое кредо. Но в те времена общество, выставленное привилегированной частью народа, привилегированными должностями и дефицитом, уже настолько погрязло во взаимном вранье, что публично признавало любовь без желания половой близости. С высоких трибун, вечно занятых добровольцами, обществу потакали и вторили. «Дорогой и любимый…» — неслось из динамиков на шестую часть суши. «Только с тобою…» — пели хором на шестой части суши, не всегда, впрочем, имея в виду «лично» «дорогого и любимого», пятижды героя и ни разу жертвы, — а по ситуации. Например, менее «дорогого и любимого», вроде Чугунова-старшего, но только в том районе (области, крае, республике), где он правил по-царски. Остальных же жупелов-заместителей любили вдогонку, походя и на юбилеях, но все под тем же знаменем «Шире круг». Так что, как ни крути, не могли Аркадий и Победа любить друг друга и вместе ненавидеть общественную работу и другие почетные обязанности и долги советского гражданина. Они с рождения были обречены объясняться в любви телевизору, когда транслировался съезд партии, Конституции 1977 года, учебнику «Обществоведение» и прочим чудачествам коммунистов на букву М. И так много возвышенной любви требовали от своих жертв большевики, так хотелось им быть взлелеянными и обласканными народом, что на взаимную любовь у их жертв и подопытных кроликов ничего не оставалось. Тогда любой ерунды, мелочи, чуши собачьей, кошачьей, свинячьей хватало, чтобы подраться, расстаться, спиться, подать на развод, отвести детей в приют и, разуверившись во всем и в себе, отчаявшись и опустив руки, сесть и плевать с утра до вечера в голубой экран, встать и подтереть задницу портретом из «Правды».
