Дареславец подождал, пока Клигин закончит свой горестный монолог. Искоса глянув на журналиста, чиновник вздохнул, и произнес медленно, с тоской в голосе:
— Как жаль, что с нами нет Альфата Валейцева…
— Да, я часто вспоминаю о нем… — с печальным вздохом отозвался журналист, и на лбу его появились складки — Из нашей троицы он был самым горячим… И в спорах, и в жизни. Я считал тогда, что он излишне резок в оценках. Теперь-то понимаю, что Альфат превосходил нас интуицией. Он прекрасно видел, куда катится страна… Спустя шесть лет после его кончины я удивляюсь прозорливости покойного …
— Хм… Но ведь эта горячность его и погубила, так? Погубила. — откликнулся Дареславец, рубанув ладонью воздух. — А все-таки, будь таких людей побольше — мы сейчас по-другому бы жили…
— Побольше… — вздохнул в ответ Валентин Клигин, обернувшись к собеседнику — Защищать радиостанцию Валейцева пришло две тысячи горожан. Две тысячи свободных людей на миллионный Урбоград — это уже много. Защита радио «Тантал»[9] — самое яркое воспоминание моей жизни.
— О, ты был наверняка в первых рядах толпы. Так? Впереди всех. — бывший полковник говорил угловато и отрывисто, часто повторяя на разные лады одну и ту же мысль. Чуть не каждую фразу он завершал вопросом, проверяя — понял ли его собеседник.
Клигин кивнул, погрузившись в воспоминания. Дареславец продолжил:
— Ну, против ОПОНа вы ничего сделать не могли. А Валейцева погубила горячность. Когда начался штурм «Тантала», он в пылу, заслышав выстрелы с улицы, схватил охотничье ружье и начал из окна отстреливаться. Отбиваться. Охранники радиостанции тоже стреляли. В воздух. Так?
— Да… Все так и было. — откликнулся Валентин, склонив голову — Этот штурм у меня и сейчас перед глазами стоит…
— Ты смог тогда пойти на митинг… Но сам понимаешь, я — лицо официальное, так? Я лишен такого права.
— Валера, я же не упрекаю. — быстро проговорил Клигин — Я прекрасно понимаю твое положение…
— Ну вот… Альфат отстреливался, и меня не удивляет, что ОПОНовцы избили его до полусмерти. Я удивляюсь другому: как его вообще не убили там же. Ну, а потом он умер от инфаркта в тюремной камере. Так? Сердце не выдержало. — голос Дареславца выражал сдержанный гнев и скорбь — Да и передачи с лекарствами ему запретили получать. Уморили в камере. Часто вспоминаю об этой трагедии. Я с ним спорил, как и с тобой. Мы расходились в оценках. Но это был великолепный человек, талантливый журналист. Так? Умный собеседник.
