Я отдал ему листок. Микрофоныч долго и внимательно изучал его, будто пытаясь за теми несколькими строчками найти что-то такое, что помогло бы нам получить ответы на все наши вопросы.
Он был взволнован и расстроен. Свернул медленно листок, отдал мне.
— Антон Юльевич — мой бывший преподаватель и заведующий кафедрой истории. Ученый, археолог, необыкновенный энтузиаст. Он и нас, студентов, увлек археологией… Ах как жаль, что я ничего не знал, что не довелось повидать Антона Юльевича.
Микрофоныч слегка пристукнул ладонью по подоконнику, произнес огорченно:
— Вот ведь незадача. — Глянул на меня, и вдруг подмигнул озорно: — Но мы все-таки что-нибудь придумаем! Верно? Я мотнул головой:
— Верно, Микро…
И запнулся. Но Семен Митрофанович будто не заметил моей оплошки.
— К вечерку… Нет, уж лучше завтра утречком заходи ко мне. Этак часов в восемь, а? Не рано?
— Нет, в самый раз, — весело и облегченно ответил я.
Глава девятнадцатая
Дядя Максим
Так легко и свободно я себя уже давно не чувствовал. Поискал Эвку, но ее и след простыл: ни в музее, ни во дворе.
Вышел на улицу. Увидел Детеныша и Пашку Клюню. Они торопливо пересекали площадь. Куда это вдруг так спешит Детеныш, да еще с Пашкой? Я направился к ним.
Пашка, видать, крепко струсил, решил, должно быть, что я собрался рассчитаться с ним за его проделки. Пока я подходил, он не спускал с меня глаз, готовый в любой момент дать тягу. Но я даже не стал на него смотреть — настолько он стал мне неприятен. Я обратился к Детенышу:
— Куда бежишь?
Юрка ответил хмуро и коротко:
— В сельсовет.
Только сейчас я заметил, что он чем-то очень расстроен.
Оказалось, что в списках погибших фронтовиков нет фамилии Юркиного дяди Максима. Эти списки Аркадий Львович вывесил для того, чтобы сельчане могли проверить, не перепутано ли там что. Списки требовал скульптор для отливки мемориальных плит памятника.
— Сам видел?
— Пашка вот сказал…
Я взглянул на Клюню. Тот, сообразив, что с моей стороны никакого возмездия не последует, приободрился.
— Сказал, взял, пронзал…
Я оборвал:
— Кончай молоть.
Пашка торопливо кивнул:
— Точно. Я два раза прочитал списки и — нет! И сразу к Юрке.
Я много знал о Юркином дяде. Видел его на фотографии, что висит у Снопковых на самом видном месте. Небольшая, в коричневой деревянной рамке, слегка уже пожелтевшая. На ней трое улыбающихся молодых солдат в простых, должно быть, видавших виды гимнастерках с помятыми погонами. Двое в фуражках, с лихими чубами и усиками, у третьего на голове сидела некрасивая широкая пилотка. Он казался совсем мальчишкой, остриженный под машинку, с большими оттопыренными ушами и коротким курносым носом. Зато у него на груди белела, как маленькая луна, медаль. Если хорошо присмотреться, то можно прочесть короткое и грозное: «За отвагу».
