Я сделал радио потише.
– Неплохо, а?
Дюймовочка прижала руку к груди.
– В какой-то момент я подумала, что у меня начинаются месячные, а они должны прийти только на будущей неделе. Что это, черт возьми, такое?
– «Какой-то-там Лотус». С ним держи ухо востро.
Мы уже выехали на прямую, ведущую в Молинс-де-Рей, и отклонились от центральной полосы, чтобы развернуться: двести семьдесят градусов – неплохая возможность опробовать устойчивость нашей посудины. Я нажал на педаль, включив вторую скорость, и центробежная сила расплющила меня о дверцу; схватившись за ремень безопасности, Дюймовочка снова завопила: «Па-а-а-а~бло!», по-кошачьи сжавшись в комок, но наша колымага ни на минуту не потеряла горизонтального положения, а покрышки прилипли к асфальту, как приклеенные. Нужно было что-то покруче, чем разворот на двести семьдесят градусов, чтобы заставить Бестию утратить безупречность осанки: неплохо для Багиры. Дюймовочка тоже казалась, мягко говоря, не в себе, заявив, что не переживала ничего подобного с тех пор, как каталась на Хане Драконе. Мы въехали во двор усадьбы-ресторана все в поту. Я припарковался среди прочих, выстроившихся рядом машин; мы вышли из автомобиля, поправляя одежду и волосы, и под ручку вошли в центральную дверь, как парочка молодоженов в самый разгар медового месяца, с приятным ощущением встряски, какое всегда остается после хороших гонок. Навстречу нам вышла блондинка лет за сорок, с собранными в пучок волосами, в блузке под Бьенбениду Перес; все это плохо вязалось с интерьером, выдержанным в деревенском вкусе, но таковы уж женщины. Дюймовочка спросила, где дамская комната, а я стал присматриваться к столикам.
Центральный зал был пуст, лишь один из двадцати-тридцати столиков, расставленных в живописном беспорядке, был занят двумя солидными пожилыми парами, с виду туристами-отпускниками. Несмотря на время года и включенный кондиционер, в камине полыхал огонь. Не считая ветчины и вина, это было самым привлекательным во всем заведении. Когда Дюймовочка вернулась из уборной, я отправился сполоснуть руки, оставив ее вместо себя, и скоро мы уже вместе разглядывали меню. Я сосредоточил внимание на винах из Риохи. В карточке значилось мое любимое «Фаустино I», но оно показалось мне тяжеловатым как для вкуса Дюймовочки, так и для деликатесной ветчины. Я отверг также «Конде-де-лос-Андес» семьдесят третьего года как слишком дорогое и колебался между «Ресерва Эспесьяль Мартинес Лакуэста» и «Ремельюри» урожая восемьдесят пятого года. «Лакуэста» идеально подходит к копченостям, но Дюймовочка склонялась к «Ремельюри» как к более мягкому; к тому же оно было и подешевле, а все еще оставалось неясным, удастся ли нам разгуляться на двадцать штук, если мы закажем десерт.
