— Эх, Губавин, Губавин! — Панин поскреб ногтем подбородок и вздохнул.
Подходили оперативники. Последним пришел Очеретный.
— Натоптано много, — сказал он. — Утром осмотрим. Но одна штучка уже сейчас стоит внимания. Вот выколупал...
— «Тетушка», — сказал Панин, покрутив в пальцах чуть приплюснутую пулю. — «Тетушка», семь и шестьдесят две сотых. Ларион Григорьевич, нужно провести немедленную экспертизу. Проследите лично!
— Лучшего поручения нашему Лариону нельзя и придумать, — шепнул Ремез на ухо Котову. — Прямым ходом на свидание с Людочкой.
Панин поднялся.
— Как чувствуете себя, Губавин? Сменить вас?
— Не стоит, товарищ капитан. Ничего с моим носом до утра не случится.
Вид у сержанта был виноватый.
Когда вышли в переулок, Котов придержал Панина за локоть.
— Посоветоваться нужно, Олекса Николаевич, — сказал он, провожая глазами «газик» Савицкого. — Когда не спится, всякая всячина лезет в голову.
— Мы только и делаем, что занимаемся всякой всячиной, — рассеянно отозвался Панин, обдумывая ночное происшествие.
Котов вкратце изложил давнюю историю в прикарпатском селе.
— Вот я и подумал, — закончил он уже без особого энтузиазма. — Чего не бывает...
— ...Когда черт спит, а следователь смотрит в оба?
— Издеваешься?
— Нисколько. Ты же сам сказал: чего не бывает? Если и в самом деле это не химера, то где-то оно лежит?
— Хотел бы я знать, с чем его едят, это «оно», — пробормотал Ремез.
Сад серебрился в лунном свете. Расположен он был на склоне, потому-то и казалось, что стволы яблонь растут из земли наискось. Между деревьями пышно разросся бурьян. Через облепленную мхом ограду темнели кусты малины. Еще ниже, за железнодорожной насыпью, тускло поблескивали шифером крыши рыбацкого поселка; они заслоняли берег и половину лунной дорожки, которая пересекала плес речного залива.
Ремезу выпало осматривать нижнюю часть сада. Видно, оттого, что сразу за оградой был яр, где постоянно текла вода, яблони стояли тут роскошные, развесистые, переплетались ветвями. Внизу, изгибая на повороте длинный хвост, прогрохотал товарняк. Земля задрожала, отозвалась шелестом листвы. За грохотом и цоканьем колес на рельсах следователь не сразу услышал, что его зовут...
Панин стоял под яблоней, которая росла несколько в стороне за боковой стенкой гаража, кончиками пальцев держал завернутый в целлофан сверток. Котов кружил вокруг него с фотоаппаратом. Вспышки магния слепили глаза.
— Есть? — выдохнул Ремез.
— Есть, Жора, есть, — откликнулся Котов. — Как видишь, не зря я тебя из постели поднял. Подставь колено, дырку плохо снизу видно. Вот так... Потерпи, я еще разок. А у тебя, Олекса Николаевич, счастливая рука. С первого захода!
