Потом Михалыч нащупал где-то под свитером комок расползшихся, мокрых сигарет, долго разглядывал его и, наконец, хрипящим голосом произнёс:
— Ить ётся?
Анемподист щёлкнул пальцами (при этом лицо у Михалыча просветлело, как будто он вспомнил что-то очень, очень приятное и чрезвычайно для него важное) и протянул Михалычу пачку сигарет и зажигалку.
— Зажигалку себе оставь, — сказал Анемподист.
Анемподист был, вообще то, вежливый чёрт и всегда и со всеми здоровался. Особенно по утрам. Но после всего произошедшего и после всех своих переживаний он был так зол на себя, Михалыча, архангелов, руководство и свою работу, что готов был в духе худших средневековых агитгравюр из «Молота ведьм» изрыгать серный дым, богохульные проклятия и просто откровенную матерщину.
Но он был всё-таки вежливый и воспитанный чёрт. Поэтому просто молчал и не здоровался.
Михалыч закурил, закашлялся и, снова обойдя скамейку, сел рядом с Анемподистом.
— А я ведь тебя вспомнил, — сказал Михалыч посвежевшим голосом. — Это ты вчера фонтан у палаток устроил? Ну и въ. бут тебе за это, если узнают…
— Уже въ. бали, — ответил Анемподист. — И знал бы ты, кто именно… Ну, коли вспомнил, пошли.
— Куда это? — несколько оживился Михалыч, вспомнив, видимо, и вчерашнее угощение.
— Дальше соблазняться, — ответил Анемподист.
И подумал:
«Спектакль… Давай доигрывать».
5.
До полудня они бестолково бродили по городу.
Михалыч похмелился (на этот раз, из осторожности, Анемподист дал ему денег на опохмел, чтобы архангелы потом не донесли своему руководству, что он, якобы, отключает у соблазняемых блокировку сознания с помощью всяких инфернальных настоек).
Похмелившись же, Михалыч стал скучен и зануден до крайности.
Он ныл всё время и нёс что-то совершенно невнятное. Взгляд его вновь стал пустым и бессмысленным. Рот его совершенно размяк и время от времени густая слюна свисала с уголка губ.
Только один раз Михалыч оживился и стал хмуриться, морщить лоб и шептать что-то вполголоса.
Это случилось тогда, когда они проходили мимо той самой, заставленной пустыми ящиками, пропылившейся площадки возле палаток, где накануне вечером и явили Михалыч с Анемподистом своё диавольское чудо.
Вонь на той площадке стояла чрезвычайная, лужи ещё не высохли.
Охранник и продавец в одном лице Костя, всё в той же расстёгнутой до пупа рубахе, виновато понурив голову, стоял возле вверенной его заботам палатки и, изредка всхлипывая, докладывал диспозицию местному боссу, Семёну Петровичу Сидорову, по кличке Сидор.
