Но ста таэлей — целых ста таэлей — оказалось недостаточно, чтобы купить корабль. Для возвращения в Китай оставалось рассчитывать лишь на собственное красноречие, на умение подать товар лицом. Ох и нелегко ему пришлось. Великобритания к тому времени втянулась в крупномасштабную войну с Францией, и несмотря на незыблемое правило англичан, согласно которому ничто не должно мешать индийской торговле, число судов, на которых можно было отправиться в плавание частному лицу, существенно сократилось. Те судовладельцы и их агенты, которые были готовы пройти Малаккским проливом в Южно-Китайское море, и думать не смели забраться выше Макао и Кантона. Торговля, которую они вели, тоже содержала риск, но имела и несомненное достоинство — она прошла проверку; многое из того, что творилось в Кантоне, противоречило маньчжурским законам, однако дело шло — благодаря продажности кантонских купцов и чиновников; уже сам факт существования (с разрешения свыше) португальского анклава у входа в Залив доказывал это. Но ничто не подтверждало возможность получения прибыли в более северных районах, ближе к средоточию маньчжурской власти, имея в виду прибыль, соизмеримую с вероятным риском.
В беседах Роберту Баррингтону приходилось рисовать словами обширные полотна. В них он вкладывал все свои впечатления. Ему не было нужды выдумывать небылицы о богатстве и бьющем через край изобилии северного Китая, о Пекине и Жэхэ, приукрашивать подмеченную издали роскошь Летнего дворца; проницательный собеседник догадывался, что он не сочинял, а вспоминал.
Его задача осложнялась необходимостью держать в тайне истинные цели предприятия. Он мог во всеуслышание мечтать о том, как бы проложить новый маршрут запретной торговли, и вызывать улыбки тех, кто знал, насколько несбыточными были эти мечты. Но проведай Макартни или любой высокопоставленный чиновник Ост-Индской компании о его истинных намерениях, он тут же очутился бы на каком-нибудь судне, направляющемся в Англию, закованный в кандалы и навсегда отлученный от Востока как опасный смутьян. Поэтому он был вынужден изображать из себя оконфузившегося пьянчугу, у которого на уме только Китай с несметными богатствами да обида на Макартни, неласково с ним обошедшегося. Об этом все знали; власть предержащие считали его потерпевшим неудачу англичанином, — а таких вокруг хватало, — который будет загонять себя до срока в могилу обильными возлияниями и болтовней.
