— Если я вам больше не нужна, тогда я пойду. — Энн прервала его мысли. — Когда вам подать утром кофе?
— Не раньше десяти.
Он повесил куртку на спинку стула, как бы показывая этим, что желает наконец остаться в одиночестве, но что-то в ее взгляде сказало ему, что ей не хочется уходить, что она боится уйти, что ей хочется остаться у него комнате.
— Может быть, это и лишнее, — сказала она нерешительно, — но я могу сменить белье. В шкафу есть чистые простыни.
— А где туалет? — спросил он, обернувшись к двери.
— Там, у входа, но…
— Да что с вами такое?
— Я понимаю, что это глупо, но мне страшно оставаться здесь одной. С тех пор как я отвезла маму в богадельню в Чезвик, не нахожу себе места. Как только стемнеет, слышу какой-то шум в комнатах, шаги, шорохи, хотя знаю, что, кроме этого пропойцы Эрриса, здесь никого нет.
— А где ваши сестры?
— Они еще в Дублине.
— Может быть, это Эррис бродит?
— Нет, я каждый вечер загораживаю его дверь ведром и ставлю сверху бутылку. Если он откроет дверь, то я сразу услышу грохот.
Энн подошла к шкафу, достала сверху ключик, отперла шкаф и вынула оттуда простыню и пододеяльник. По тому как медленно она разглаживала руками простыню и как обстоятельно затыкала ее под матрас, видно было, как ей не хочется уходить.
Дьюит раздвинул занавески и выглянул в окно. Оно смотрело на море. Ветер, то усиливаясь, то ослабевая, гнал черные тучи по небу, они то и дело закрывали луну, и необъятная даль океана погружалась в неверный полумрак.
Энн не знала, какой бы еще придумать предлог, чтобы подольше задержаться.
— Не такая уж я и трусиха, — сказала она, с трудом подбирая слова, — но с тех пор как умер отец, я день ото дня все больше беспокоюсь
— А почему? — поинтересовался Дьюит.
— Все время думаю о нем, но не только потому, что он вроде как завещал все деньги мне, Лайне и Гилен. Он был такой замечательный, — тут ее лицо приняло мечтательное выражение, — хоть и всегда немного навеселе, но постоянно в хорошем настроении и готовый пошутить. Его все любили. А какие он рассказывал истории! Героем был всегда он сам, и можно было часами слушать, даже если в этих историях концы не сходились с концами. И пел он тоже замечательно, голос у него был — заслушаешься. И у женщин не знал отказа. Но можно было рехнуться, когда он начал чуть ли не каждый день составлять новое завещание и прятать деньги по всем углам. Мы все искали до одурения, а он весело смеялся.
— Отличный парень, — хмыкнул Дьюит, изображая удивление. — Ну а мама?
