Чутьем, выработанным за долгие годы службы на границе, Горанин почувствовал что-то неладное в горах. И беспокойство, вселившееся в него с утра, росло с каждым часом.
Он еще раз сходил на лисью тропу, но ничего подозрительного не обнаружил.
Косые тени упали в долину. Ночь заливала ущелье густой смолой.
— Спать где будете? — спросил Федя. — Опять на улице?
— Да, — коротко ответил Горанин.
Он поднял с пола спальный мешок, ударом ноги распахнул дверь и вышел на крыльцо.
И вдруг увидел короткую тусклую вспышку на гребне. Словно кто на секунду приоткрыл клапан в палатке или зажег спичку. Но сколько ни вглядывался Горанин во тьму, огонек больше не появлялся.
Снег дышал свежестью. Он пьянил, будоражил. Над горами мерцали близкие звезды. Темно-синяя бездна неба дышала холодом.
Горанин лежал на спине и слушал свои мысли. Они звучали в мозгу, горячие, жгучие. Они текли сквозь него теплой волной. Так знакомо и близко было это ощущение, так спокойно было с ним, что, засмотревшись на пылающее звездными иглами небо, забылся он тревожным коротким сном.
Проснулся Александр Васильевич посреди ночи от тонкого пронзительного свиста. Горы рождали ветер. Холодный воздух боролся с теплым.
Горанин вылез из спального мешка и прошел к домику. Рация спала, укрытая пледом. Он долго смотрел на нее. Можно поднять тревогу, стоит только тронуть прохладный ключ передатчика. А если тревога будет ложной, скольких людей бросит он в ночь, в снега. Короткое слово — тревога. А ночь из-за нее бывает длиннее целой жизни.
Нужно дождаться утра. И самому пройти по гребню. Если там есть люди, останутся следы.
Утро пролило в межгорье розовый рассыпчатый свет. Горанин одним глазом следил за тем, как Федя надевал лыжи, поглядывая в его сторону.
Александр Васильевич, может быть, впервые за два года не проводил Федю. Чувство обиды на этого, в общем-то, симпатичного, славного парня еще продолжало жить в Горанине.
Федя двинулся нижней тропкой, и Александр Васильевич понял, что он хочет пересечь горное плато к северо-западу от станции и спуститься в долину по восточным уступам. Федя решил прочесать весь участок к западу от станции. Значит, и его задела тревога.
Красная шапочка Феди долго горела на белом снегу, но и она растворилась в ослепительном сиянии гор. Тогда Александр Васильевич взял бинокль. Но смотрел не туда, где исчез Федя, а на верхнюю тропу. Сквозь сильные стекла он увидел резкие изломы скал. Тропа бежала между материковым склоном и гребнем древней морены. Морена осталась от ледника, сползшего в долину. Тропа прерывалась осыпями, но с помощью страховочной веревки их можно было преодолеть.
