Почему гроза не добралась до Катюша-сити? Он втянул голову, сопротивляясь последним порывам зимнего ветра, засунул окоченевшие руки в карманы легкой куртки и зашагал вдоль по прямой, как стрела, аллее. Пожирая глазами все окружающее, он рассеянно вытащил из сумки шоколадку и стал жевать её, не ощущая вкуса. Сушеные в меду орехи и зёрна интересовали его так же мало, как, собственно, причины этих прогулок – в конце концов, он так или иначе занимается джоггингом через день, так что ему не требовалось бродить каждую субботу по утрам для поддержания формы.
Сорок. Он поперхнулся и закашлялся, неосмотрительно глотнув непрожеванный орех. Вновь зашагав в темноту, он старался игнорировать эту мысль, как игнорировал в последнее время очень многое. Попытался просто гулять и не думать о том, что ему сорок и всю свою жизнь он только и занимался тем, что исполнял приказы других, никогда не делая то, чего сам хотел.
Но как бы он ни старался сохранить мир в душе, постоянные приглушенные раскаты грома он проигнорировать не мог. Это не был сотрясающий душу и тело грохот – просто гул строительных механизмов, от которого мелко дрожал воздух и тряслась почва. Сколько лет это продолжается? И конца этому не видно. Насколько должен вырасти этот город, Никки? Насколько?
Тихий, но быстро усиливающийся шум заставил его обернуться туда, где небольшой вагон подвесной канатной дороги двигался в сторону центрального квартала. Лица гражданских и солдат глядели из него наружу и мысли их были так же скрыты, как его собственные.
Кроме них, в вагоне можно было увидеть серьёзные лица нескольких детей. У некоторых от нетерпения блестели глаза, иные были затуманены страхом. Их везут в первые приемные семьи. Это было одно из немногих всеобъемлющих новшеств, которые Андрей поддерживал безоговорочно. В рамках созданной еще двадцать лет назад во время Исхода из Внутренней Сферы программы, которую Николай значительно расширил, маленькие дети воспитывались наставниками и приемными родителями – ради лучшей подготовки к будущей профессии. Слишком много дел ожидало их, чтобы позволить им обычное детство. Он никогда не задавался вопросом – а не сформировались ли его убеждения под влиянием собственного детства, проведенного в годы восстания Амариса.
Тем не менее, он заметил, насколько юны были лица детей – и знал, что это был один из ключевых моментов, раздражающих колонистов. Обвинения в том, что Николай желает разрушить семью и обречь её на уничтожение, находили свое отражение в демонстрациях и лозунгах, намалеваных на машиных и домах. Он пожал плечами. Противоречивые чувства, вызванные тем, что, с одной стороны, он поддерживал эти действия своего брата, с другой же – ненавидел необходимость лично преподавать именно этим детям искусство убийства, заставили его расхохотаться над самим собой.
