Несколько минут они любовались сбегающими вниз холмами и островами на горизонте, а потом Тимон сказал:
— Однако пойдемте к моей жене, она ждет нас вон там.
Олимпия и Пенелопа стояли на лужайке у конца террасы. Олимпия, надменная и красивая, одетая в оранжевый пеплос, казалась одного роста со своей дочерью, потому что по последней афинской моде была обута в сандалии на очень толстой пробковой подошве, благодаря которым стала выше чуть ли не на локоть.
Мужчины пошли к ним. На ходу Эврифон повернулся к Гиппократу, и его длинное худое лицо озарилось улыбкой, что случалось не часто.
— Я рад, что ты пришел. Когда Дафна станет жительницей Коса, мы с тобой, без сомнения, будем часто видеться.
— Да, вы оба всегда будете здесь желанными гостями, — вмешался Тимон, и Гиппократ улыбнулся ему в знак благодарности.
Олимпия смотрела, как они подходят. Ее муж что-то говорил, жестикулируя, словно выступал с речью перед большим собранием. Эврифон задумчиво слушал, по долголетней привычке к чтению сутуля узкие плечи. Гиппократ шел рядом с ними, наклонив голову набок, словно он вовсе и не слушал, а исподтишка наблюдал за ней. Что он скажет о Клеомеде? — подумала она. Сможет ли она с помощью этого врача вернуть себе былую власть над сыном? Она двинулась к ним навстречу.
— Хайрете,[4] — звучным голосом сказала она, и браслеты ее звенели, когда она по очереди обращалась к гостям.
— Хайре, — ответил ей каждый.
Они не обменялись поклонами. Это был обычай персидской монархии, а они жили в дни расцвета греческой демократии. Не обменялись они и рукопожатиями — люди пожимали друг другу руки только перед долгой разлукой или принося торжественную клятву.
К ним робко подошла Пенелопа, и Гиппократ заметил, что она уложила свои длинные черные косы вокруг головы. Когда она посмотрела на него, ее исхудалое лицо просияло улыбкой.
— Матушка позволила мне подождать, чтобы я могла поздороваться с тобой. Но теперь я должна уйти — мне пора заняться лечением. Я тороплюсь в твою палестру. — И, засмеявшись тихим смехом, она ушла — высокая, худая, милая полудевочка, полудевушка, вся в белом, словно бутон, который вот-вот готов распуститься.
— Дафна еще не выходила, — сказала Олимпия. — Наряд, прическа и сотни всяких мелочей отнимают в подобный день много времени. А Клеомед усердно упражняется со своим наставником. Но это и к лучшему. По старинному обычаю нам полагается сейчас восхвалять силу жениха и красоту невесты.
