— Я не свидетель. Я пришла в квартиру, когда все уже было кончено, — надменно заявила Лисова и уселась в кресло. — Все, что я могла вам сообщить, я уже сообщила.
— Ну хорошо, хорошо, — улыбнулся Арсеньев, — скажите, месяц назад Виктория Павловна покупала машину “Фольксваген-гольф” цвета мокрого асфальта?
— Она без конца что-то покупала машины, шубы, драгоценности, тряпки, — сердито проворчала Лисова и отвернулась.
— Машину она покупала? — повторил Арсеньев.
— Не знаю!
— То есть как — не знаете? Это ведь достаточно серьезная покупка.
— У нее была машина.
— Одна?
— Может, и десять. Я понятия не имею. Я никогда не заглядывала в гараж. Видела всего одну, бирюзового цвета. В марках я не разбираюсь.
— Да, совершенно верно, Виктория Павловна ездила на бирюзовой “Хонде”, — кивнул Арсеньев, — но месяц назад она купила вторую машину, “Фольксваген-гольф”, цвета мокрого асфальта.
— Нет, — Лисова помотала головой, — я про это ничего не знаю. Шубу я видела, а машину нет.
— Так, погодите, а когда она купила новую шубу?
— Недавно. Недели две назад. Я запомнила потому, что она полдня при мне разгуливала в ней по квартире, крутилась перед зеркалом.
— Ну ладно, — вздохнул Арсеньев, — вы не могли бы вспомнить, кто в последнее время приходил к Кравцовой в гости?
— Да у нее постоянно толклись люди. Мне они не представлялись. А последним приходил этот американец, как вы понимаете, — она многозначительно поджала губы и добавила чуть слышно:
— Пришел и остался навечно.
— Вы видите в этом нечто символическое?
— Ничего я в этом не вижу, кроме грязного разврата.
— Вы хотите сказать, они оба получили по заслугам? — вкрадчиво уточнил Арсеньев.
— У вас есть санкция на допрос? — быстро спросила Лисова, и лицо ее покрылось пятнами.
— А, что, беседовать с вами возможно только при наличии официального документа? Светлана Анатольевна, чем объяснить такую враждебность? Вы понимаете, что произошло убийство, и я общаюсь с вами, задаю вопросы вовсе не для собственного удовольствия. Санкции у меня с собой нет. Но у вас дома, в вашем почтовом ящике, лежит официальная повестка, на которую вы никак не откликнулись. Если хотите, я могу сейчас позвонить в прокуратуру…
— Не надо, — перебила она и вскинула руку, — я понимаю, что веду себя не правильно, с вашей точки зрения. Но поймите и вы меня. Мне пришлось пережить тяжелое нервное потрясение. Это во-первых. Во-вторых, я не привыкла сплетничать. Так уж я воспитана. Не умею рассказывать посторонним ни о своей, ни о чужой личной жизни.
