Опьяненья напрасен дурман:
Я припомнил осенний туман…
Я припомнил, как нес ее тело
Год назад, в эту ночь, – ровно год,
И ее неподвижное тело
Опустил под заброшенный свод.
О, я знаю теперь: мы в туманах…
О, я понял теперь: это Вир!
Это демон завлек нас в туманы,
В обитаемый мертвыми Вир».
Когда минуешь западную часть
Приличной Балтиморской в Балтиморе,
Смотри под ноги, чтобы не упасть,
И не читай писаний на заборе.
Убогие и грязные таверны,
Неловкой стройки старые дома,
И между ними ведра всякой скверны,
И грязных ребятишек кутерьма.
Не к месту церковь в этом запустенье.
Не ходят тут: с заржавленным ключом
Замок решетки, и во мху ступени.
Закопченным фабричным кирпичом
Стоит Вестминстерская сонно
За серою кладбищенской стеной –
Обломок прошлого, перенесенный
Сюда с ненужной стариной.
В сыром углу, в тени, совсем у входа,
В кустах направо – серо-белый куб.
На кубе – пирамида. Видно: годы
На мраморе точили долго зуб.
Зеленые подтеки с медальона
Сбегают в порыжелую траву.
Себе на память пестрый листик клена,
Прощаясь с этим местом, я сорву.
А за оградой нарваны газеты,
Из кабака наяривает джаз,
И черные Родольфо и Мюзетты
Следят за мной с недобрым блеском глаз.
Но вот ночами осенью бездомно
Шатается здесь ветер по углам,
И некому ходить к ограде темной
На свет луны с неоном пополам.
Лучи неона, листья вороша,
Играют переливами пожара,
И реет в них чужая всем душа
Не страшного – забытого – Эдгара.
Вечер был самым обычным:
Длинные тени измаяв,
Низкое солнце улыбчиво
Щурило веки у мая.
Грела огнем изумрудным
Озимь за пыльной дорогой.
Что же упорно и нудно
В сердце топталась тревога?
С запада быстро по озими
Двигалось белой грядою,
Дыбилось космами козьими
Что-то, что было бедою.
Землю с зеленою весенью,
Камни, селенья и воды
Крыло взъяренною плесенью,
Пухлой и белобородой.
Схваченный серыми космами
Видел за краем в тенетах:
Красные угли разбросаны.
– Это глаза их без счета.
Это я видел давно:
Влажной июльскою ночию
Знаменье было воочию
Тем, кому видеть дано.
Ливень ночной прошумел.
Влагой овсы напитались,
Ржи распрямиться пытались
В саване, белом, как мел.
А на небесном краю
Красный и грозный, как клятва,
Серп возносился для жатвы –
Выжать всю землю мою.
Долгие годы прошли.
Вот он, незримый, но знаемый,
Вот он, – когда-то как знаменье,
– Серп над полями Земли!
