— И что дальше?
— Ты опоздал на двадцать три минуты даже в такой день. А что будет потом?
— Дай руп — скажу.
— Тебе шутки! А цыганки не врут. Вот эта линия, — и она ткнула пальцем в ладонь, — несчастная судьба.
— Не пугай. Держи!
Из-за спины я протянул ей тюльпаны. Лицо Татьяны мгновенно осветилось улыбкой. Темные глаза заблестели. Кончиком языка она быстро облизнула губы. Голос ее дрогнул:
— Так мы в самом деле идем… туда?
— А ты как думала! Чем я хуже отца? Для него это дело — раз плюнуть. Пошли, Ивакина!
— Как ты сказал?
— Пошли, Ивакина! — повторил я. — Чему быть, того не миновать.
Обнял ее за плечи и повел по улице.
С первого телефона-автомата я позвонил домой. Я насчитал десять длинных гудков и повесил трубку. Куда пропала мать? Кто кого разыскивает — она меня или я ее?
— Нету! — ответил я на безмолвный вопрос Татьяны.
— Да ты не волнуйся, — пожалела она меня, взяв под руку.
— Кто волнуется? С чего взяла?
— Вижу.
— Плохо видишь!
— Ну пусть плохо. Согласна, — прижалась она ко мне плечом.
Я тотчас остановился.
— Что-то ты больно добренькая стала, — процедил я. — Не успела выйти из загса, уже подлизываешься.
— Я подлизываюсь?!
— Вот именно! Сразу «согласна». Голосок елейный. Учти, я не люблю марионеток.
— Это я-то марионетка? — поразилась она.
— Еще нет, но не вздумай мне поддакивать. Мать отцу в юности поддакивала — и наподдакивалась.
— А ты не вздумай стать подкаблучником. Ненавижу!
— Не дождешься, — пообещал я.
Мы пошли молча и молчали странно долго, как никогда не бывало: минуты три или четыре. Длиннейшая получилась пауза, как в театре, когда кто-то забыл слова роли; но мы-то не играли и не чужой текст вспоминали, мы, оказывается, могли обойтись вообще без слов, одними мыслями, как телепаты.
Вдруг я остановился и громко сказал:
— Сегодня пойдешь ночевать ко мне домой… приказываю! Татьяна изменилась в лице.
— Ты что, Костя? Нет, я не смогу…
— Пойдешь, как миленькая! Я все матери расскажу. Да она и так чувствует, чувствует! Только признаться себе боится.
— Лучше подождем. Через месяц. Вытерпим как-нибудь.
— Нет, Танька, не хочу я терпеть и врать. Надоело!
— Мне жалко ее, знаешь… Она ведь тебя теряет. Она меня ненавидеть должна.
— Пусть только попробует! И ты только попробуй! Я вам тогда такую жизнь устрою — не возрадуетесь.
— Костя, я тебя боюсь, — сказала она отшагнув.
— Сам себя иногда боюсь, — пробормотал я. Вдруг накатила усталость и нога сильно заболела. — Пошли назад.
— Куда?
— В гостиницу. Отца утешать. Он существо беззащитное.
