— Ты откуда здесь взялась?
Она уже давно, видно, не спит. Глаза ясные, осмысленные.
— Здравствуйте! Сам же и притащил, — бодро откликается.
— Я?
— А кто же? Ты и твой друг.
— Друг? А кто он?
— Ты что, действительно не помнишь? — веселится Зина. (А это именно она, шикотанка, рыбачка Зина.) — Бородатый такой. Егор.
— А-а!
— Ну, ты даешь! Похмелиться хочешь?
— А есть? — сиплю я.
— Так мы же унесли бутылку. Тоже не помнишь?
— Откуда унесли?
— Ну, из компании. Вы же нас к какой-то женщине затащили. А она скандал устроила. Мы бутылку забрали и поехали к тебе.
— Вот оно как. Странно…
— Так будешь похмеляться? Принести?
— Принеси, конечно. Погоди! А у нас с тобой… это самое… что-нибудь произошло?
— Ага, жди от тебя! Ты как рухнул, так и уснул.
— Я, наверно, сильно задумался. Со мной это бывает. Ну, неси, что ж ты.
Прыг-скок с тахты. Голенькая, конечно. Большое родимое пятно ниже груди, знакомое. Приносит ополовиненную бутылку, чашку мою родную и бутерброд с салом. Присаживается на край тахты.
— Эй! — говорю. — Прикрылась бы. Егор же тут.
— Ну и что? Не видал он, что ли, голых? — хихикает Зина.
— Это верно, — соглашаюсь. — Ну, наливай, что ли. Умеренно. Нет, давай побольше, чтобы не смаковать.
Удивительно, как мерзость эта лезет в глотку Теодорова в любое время суток! И как он еще жив, да еще что-то временами соображает, просто удивительно!
— Ну как? Полегчало? — спрашивает Зина после длинной паузы. Смотрит сострадательно, без осуждения. За это спасибо.
— Да. Сразу полегчало, — помедлив, отвечаю я. — Чувствую, достигла мозга.
— А ты все еще книжки пишешь?
— А ты как думаешь?
— Пьяный пишешь?
— Нет, исключительно трезвый.
— Значит, не пишешь, — заключает она.
Ладно, разубеждать рыбачку не стоит. У нее свои понятия. О жизни и вообще. Вон какие у нее руки: красные, словно обожженные, в задирах каких-то и порезах. Сколько же через эти руки прошло сайры и горбуши — сколько? — проникаюсь я участием. Повело меня, повело. Но приятно так повело, невесомо… Добрая девица, бесхитростная. Надо ей сделать что-нибудь доброе, бесхитростное.
— Полезай сюда, что ли, — предлагаю я. — Или не хочешь?
— А ты, думаешь, сумеешь? — хихикает Зина.
— А ты меня расшевели. Помоги.
— Ох, мамочки, ну и мужики пошли хилые! — вздыхает она — и юрк! — уже рядом со мной под покрывалом.
«Прости, Лиза, — мелькает у меня мысль. — Надо же помогать людям».
И вдруг я вспоминаю и отстраняюсь.
— Погоди, Зина! А ты, извини, не того… не бациллоносительница?
