– А я устроен иначе, – возразил я, – и был бы счастлив, если бы сумел разубедить вас.
– Это было бы не так легко сделать, – сказала она, чуть покраснев.
– Увы, я слишком хорошо это знаю, – воскликнул я, – и совсем не надеюсь на такое счастье.
– Но если бы вы даже опровергли мое мнение, – сказала она, смутившись, – все это слишком немного значит для вас; не понимаю, на что вам разуверять меня? Впрочем, я твердо держусь своего убеждения и, боюсь, никогда не смогу от него отказаться.
– Вы не сохраните его навсегда, поверьте!
– Ваше предсказание не пугает меня, – сказала она, рассмеявшись; – я очень упряма; и если от твердости во мнениях зависит все счастье моей жизни, ничто не сможет меня поколебать.
– У меня тоже есть все основания страшиться неверности, – сказал я, – но я не так тверд, как вы; и если бы даже я был во сто крат тверже, все равно – одного вашего взгляда было бы достаточно, чтобы я забыл все свои предубеждения.
Увлеченный своей любовью, я уже готов был до конца открыться мадемуазель де Тевиль, но в эту минуту госпожа де Люрсе, закончив чтение какого-то письма, показанного ей госпожой де Тевиль, подошла к нам. Я уже не мог сказать Гортензии, как я ее люблю, но по крайней мере был доволен тем, что она угадала мои чувства и не выразила неудовольствия. Оба мы были взволнованы, и хотя она ничем меня не обнадежила, но я все же не замечал былого отвращения ко мне.
– Мне показалось, – сказала госпожа де Люрсе, – что вы спорили?
– Не совсем так, – ответила Гортензия, улыбаясь, – но мы действительно разошлись во мнениях.
– По вашей вине! – сказал я. – Ведь я предлагал отличное разрешение нашего спора.
– О чем же вы спорили? – спросила госпожа де Люрсе.
– Все о пустяках, сударыня; – сказала она, – господин де Мелькур хотел внушить мне мысль, с которой я никогда не соглашусь.
– Если он хочет внушить вам одну из своих мыслей, вы правы, что не соглашаетесь, – сказала госпожа де Люрсе довольно ядовито. – У него весьма своеобразные взгляды; ни у кого другого таких не бывает, и именно поэтому он их высказывает с особенным удовольствием.
– Пусть я упрям, сударыня, – ответил я, – но в этом споре я уступил кузине; она вам сама скажет, как охотно я сдался.
– Вот в этом я не совсем уверена, – заметила Гортензия.
– И правильно, – подхватила госпожа де Люрсе, – он только с виду простодушен, а на самом деле большой притворщик.
Я сразу понял, что госпожа де Люрсе воспользовалась случаем продолжить нашу ссору; но хотя мне было неприятно, что в присутствии Гортензии меня обвиняют в притворстве, я предпочел промолчать и лишить маркизу удовольствия вынудить меня к объяснениям; кроме того, я не сомневался, что если Гортензия привыкнет беседовать со мной, то сама убедится в моей искренности. Мое молчание рассердило госпожу де Люрсе. Она бросила на меня гневный взгляд, но мне было теперь все равно, что она обо мне думает. Я был весь во власти новой любви и думал лишь о том, как добиться успеха. Я так же быстро убедил себя в расположении Гортензии, как прежде в ее неприязни, и был готов поверить, что она меня полюбит. Да что! Я уже почти не сомневался, что она любит. Отдавшись сладким мечтам, коими я питал свою любовь, я уже забыл и о ее нерасположении, которое так недавно считал непреодолимым, и о сопернике, из-за которого еще вчера так жестоко страдал. Едва я успел перемолвиться с ней несколькими словами, как мне уже показалось, что она разделяет мои чувства. Я смотрел на нее, и она не избегала моего взгляда. Уныние, проистекавшее, как я думал, от разлуки с любимым, я приписывал теперь томной меланхолии, присущей нежному сердцу, – ведь такая же меланхолия переполняла и мое сердце с тех пор, как оно встретило возлюбленную.
