Смирной с Семеном вернулись к царевым лодкам. Посовещались. Поехали обратно, потом опять туда. Наконец договорились так. Ермак встречается с «купцом» один на один. Охрана — по лодке с каждой стороны — держится саженях в сорока. Основные силы удаляются до полуверсты. Аманатами (заложниками) от московских и от казаков идут по два человека. Семка Строганов остается на московской стороне, раз с ней пришел.
Ударили по рукам. Чайки Кольца загребли на полверсты против камского течения. А две полетели и дальше, проверить: нет ли от Перми угрозы в спину. Московские люди по столичной нежности свои полверсты сделали вниз по Волге, чтоб мозолей не набить. Теперь Кольцо мог обрушиться на переговорщиков ясным соколом, а москали в случае чего выгребали бы против течения, как утки жирные. Стали меняться заложниками. К лодке московской охраны пришвартовался ялик с Мещеряком и его казачком для посылок. К камскому плесу причалила лодочка с Федькой Смирным и кандальным Курлятой. МБ с Иваном рассудили, что Курлята будет нем, как рыба, что кандальник московский казакам — свой брат. Что Федя за ним присмотрит, и, глядя на запекшийся рот его, сам болтать постесняется.
Когда вся колода была стасована, Ермак на чайке в одиночку сплыл на левый берег Камы, проехал на виду москвичей и причалил к камышистому островку в две сажени — уже на волжской воде. Туда же сплавился на весельном ялике Иван.
И тут нужно бы нам с вами прильнуть внимательно к мачте Ермаковой чайки и подслушать разговор двух главных героев. Но нет! Во-первых, Ермак не знал, что Иван не одинок, а мы-то с вами видели: Иван по пути к рулю не притронулся и весла не шевельнул, а рулевое перо каким-то чертом, само ли, да пошевеливалось! А, значит, самый мелкий наш герой здесь, среди великих притаился, никуда не делся! И, значит, облапошат эти двое одного Ермака, как пить дать. Во-вторых, они для этого и некое волшебное слово знают. В-третьих, пока они там беседуют вокруг да около, на камском берегу совсем другая беседа происходит. И нам ее куда интереснее будет услышать!
В сторожевом казачьем отряде на камском песочке разговаривали двое. Командир охраны Никита Пан, шутник новгородский и безъязычный, как вечевой колокол, князь Ларион Дмитриевич Курлятьев. А Федя Смирной мертвый лежал. То есть, не пугайтесь, — литературно-мертвый. Три чарки самогона казачьего превысили дозу молодца.
Я снова не решаюсь воспроизводить дословно клокотание курлятьевской гортани, как ранее стеснялся подробно передразнивать безносого Богдана Боронбоша. Но смысл беседы передам достаточно точно.
