Кротов в полушубке сидел на корточках перед печкой и подбрасывал в нее поленья. В комнате было холодно, стекла покрылись льдом. Изо рта Кротова вырывались клубы пара.
— Ты здесь околеешь, чего доброго, — сказал я вместо приветствия.
Он поднял сумрачное, невыспавшееся лицо.
— Здравствуйте.
— Здравствуй. Говорю, околеешь здесь.
— Я морозостойкий.
— Редакционные дрова бережешь? Напрасно. Топи, не стесняйся.
— Спасибо. Теперь все сожгу.
Я огляделся. Вид у комнаты был запущенный, нежилой.
— Порядок у тебя, как при эвакуации. Ты бы хоть прибрал, подмел бы. Катя вернется, расстроится.
— Катя не скоро вернется.
— Не каркай! Чем занимаешься?
— Видите, топлю.
— Вижу, что топишь. У тебя деньги есть?
— Деньгами надо топить?
— Так уж и деньгами… Нашелся Ротшильд! Карикатуру видел: один тип сидит за столиком в ресторане и прикуривает сигару от долларовой купюры. А девица за столиком говорит ему: «Если вы хотите произвести на меня впечатление, прикуривайте от другой валюты».
— Ясно. Девальвация.
— Ты что, юмор разучился понимать?
— Почему же. Я смеюсь. Ха-ха.
— Ну ладно, — бросил я попытки его развеселить. — Разговор есть.
Полешко полетело в печку.
— Опять разговор… Когда вы только работаете? Все со мной разговариваете.
— Не твое дело, умник. У меня новости хорошие. Внимай! Елизавета Дмитриевна Панкова, редактор наших «Огней тайги»… Помнишь такую (Он молчал.) Так вот, она не прочь поговорить с тобой насчет работы. Умой физиономию, оденься, как приличный человек, и отправляйся к ней. Чем быстрее, тем лучше, ясно?
Поленья в печке затрещали, схватились пламенем. Кротов, засунув руки в карманы распахнутого полушубка, смотрел куда-то мимо моего плеча.
— Не пойду я к вашей Панковой. Зря старались, хлопотали.
— Кто тебе сказал, что я хлопотал? Она сама мне позвонила. Узнала, что ты не у дел, и позвонила. Видимо, слушала твои материалы, поняла, что ты мало-мальски умеешь писать. А у нее вакансия.
Он скрестил руки на груди. Наполеон, да и только!
— Знаете что: не хлопочите больше за меня!
Я почувствовал, что выдохся. «Послушай, приятель!» — взмолился я мысленно. Нет, не так: «Послушай, Сережа, дружище». И не так даже: «Послушай, сукин ты сын, что же ты со мной делаешь!»
— Я уже устроился на работу.
— А?
— Завтра выхожу.
— Куда?
— Истопником в котельную.
Я повторил, как маленькое эхо: истопником в котельную. И засмеялся. Давно я так не смеялся над самим собой…
— Так, понятно. А журналистику, выходит, побоку?
