Тут в салон пробился и водитель.
— Чего так, однако? — недоумённо спросил он, оглядывая всех нездоровыми раскосыми глазами.
— Водить надо лучше! — сурово обрушилась на него мадам. — Смотри вот, всё упало!
Труженик пассажирских перевозок ломаным языком забормотал, что ничего по-русски не понимает, работает он совсем недавно, ему надо кормить семью, а за проезд передают совсем плохо. Он сгрёб двумя руками запачканные вещи, умудрившись прихватить и хлеб, и удалился к себе в кабину продолжать работу — он тоже хотел скорей домой и тоже испытывал дурное настроение от погоды.
Все неожиданно замолчали, отводя глаза. Парни встали и заторопились на выход, старушка стала рыться в сумках, и только акушерка обвела всех воинственным взглядом.
— А нечего рожать, если мужа нету. — непримиримо заявила она. — От этих мамаш-одиночек одни проблемы: и садики-то им подавай вперёд всей очереди, и питание-то им со скидкой! А уж неорганизованные какие — просто ужас! Я таких каждый день вижу на работе.
Никто не откликнулся — все отвернулись, и гнетущее молчание воцарилось в маршрутке. А Наташа, стоя в дверях, оглянулась — искоса, как научила её лесная ведьма Мария. Такое зрение позволяет видеть то, что скрыто обычно человеческим глазам.
Боковым зрением мадам-акушерка виделась настоящим кошмаром: лицо с отвисшими щеками похоже на свиное рыло, змеиные глазки, похабная дыра раззявленного рта, откуда, как из клоаки, исходили чудовищные миазмы, и чёрный, длинный язык. От неё отчётливо пёрло такой тяжёлой психической вонью, что Наташу замутило. Она отвернулась и стала с нетерпением ждать своей остановки.
Акушерка вдруг заторопилась — оказалось, что ей тоже надо срочно выходить. Она выдралась из тесного бокового сидения, всё ещё бормоча под нос про каблуки, и ринулась на выход — маршрутка уже тормозила, и её инерцией относило назад.
— Ну что застряла? — входя в новый крутой виток раздражения, зашипела дама девушке у стойки. — Шляются тут непонятно зачем, мешают людям. Тебе дома надо сидеть, уроки учить, а не кататься по городу без цели! Вот так они, сначала шляются, потом в подъездах ржут с парнями, а потом носись тут с ними сутками в роддоме.
Никто не обернулся на эту дикую реплику — всем уже давно было мерзко и тошно от дурной бабы. Так что дама-акушерка могла беспрепятственно срывать на новой беззащитной жертве своё остервенелое настроение. Нездорово-пухлые щёки женщины тряслись от злости, под висячими ушами модной шапки из норки они напоминали хомячьи мешки, а дряблый крашеный рот выпячивался среди двух глубоких носогубных складок. Она уже была всем настолько отвратительна, что люди отгородились от неё спинами и в них явственно ощущалось желание как можно скорее избавиться от этой липучей заразы.
