Тут девушка у двери обернулась и внимательно глянула в крапчатые глазки дамы-акушерки. Та хотела что-то бросить, но неожиданно застыла, уставясь в непроницаемые зеркально-тонированные стёкла, как будто за этими подобиями глаз смотрело на неё что-то поистине ужасное.
— Ну чо, я ждать вас должен?! — подал голос из передней части автобуса водитель. Оказалось, что он понимает по-русски, и даже говорит. — Я тоже домой хотить, меня дети малые кушать просят!
Но, отчего-то дверь не закрыл, и с места не двинул, хотя большинство пассажиров уже вышло, и задняя площадка разгрузилась. А в дверях разворачивалось никому не понятное действие.
Невысокая девушка, одетая дорого и со вкусом, чуть сдвинула очки вниз и поверх дужек в упор глянула на тётку. От этого взгляда акушерке показалось, что по спине её потёк холодный пот. Потом пошли мурашки по щекам, ослабели ноги и сумки сами собой выпали из рук.
Глаза у девушки были невозможного зелёного цвета — словно кошачьи. А в зрачках плясало пламя — столько ненависти в них было. Она смотрела немигающим взглядом прямо в бешеные глаза энергетического вампира и наливалась яростью: вот, тварь, где окопалась — она питается человеческой болью и страхом, многократно усиливая её вливанием своего яда. Они живут среди людей, они подсаживаются на них, как паразиты. Они и есть паразиты.
— Заглохни. — медленно и чётко сказала девушка, направляя палец к обмершей от непонятного ужаса тётке. И в этот миг у той резким ударом всплеснуло сердце. Она отшатнулась, но тут нога её отчего-то поехала в сторону, и акушерка повалилась назад и вбок — прямо на старуху, которая протестующее завизжала что-то по поводу трёх десятков раздавленных яиц. Пенсионерка отпихнула тётку, переколотившую ей все яйца, но женщина под возгласы пассажиров с глухим стоном упала в жидкую грязь на полу.
Она уже ничего не слышала — её поглощала тьма. Боль нарастала непроницаемо-чёрной лавиной, удушье, словно змея, заползало в горло. Все проблемы, какие были, вмиг покинули Тамару Вениаминовну, акушерку родильного дома. Она уже не слышала ни воя машины скорой помощи, ни ропота пассажиров, покидающих маршрутку, ни огорчённых причитаний водителя-таджика. Она лежала в неудобной позе на грязном полу среди яблок, мороженой рыбы, с раздавленной пачкой сливочного масла, приставшей к подошве.
Она уже была не здесь, не в этом мире, а в каком-то непонятном ограниченном пространстве без света, без звука, без воздуха, и лишь отстранённо наблюдала, как её крошечная фигурка удалялась на фоне сплошной, непроницаемой черноты — она уменьшалась, переворачивалась, смешно растопырив ручки-ножки, и улетала куда-то далеко-далеко.
