— Кто же это? Я вроде не громовержец.
— Ночной сторож базы Камынин. Он же бывший кладовщик молокозавода… Он же…
Сразу припомнилось дело с кражами в машинах и владелец одной из «Волг», окрашенной в цвет «белая ночь», Камынин, его неприступный особняк, запас покрышек в гараже и лживое, как казалось Николаю, желание продать машину. И тогдашняя собственная убежденность: «Такой машину не продаст. Тем более «Волга» не куплена, а выиграна в лотерею».
Ивонин кивнул:
— Вспомнил. То-то у тебя глаза потемнели. Очень ты его не любишь.
— Что поделаешь, — смутился Николай. — Бывает, что человек сразу вызывает неприязнь.
Ивонин ткнул папиросу в пепельницу и заметно оживился.
— А чем? Что в нем такого?
— Замкнутость, вероятно… Настороженность.
— Это лишь черты характера. И, кстати, нерешающие…
— Возможно… Но согласитесь… Тогда на молокозаводе многие попали в тюрьму. Он счастливо отделался. Когда я расследовал дело о кражах в белых «Волгах», он вел себя странно…
— Что ж… Оснований если не для подозрений, то хотя бы для неприязни сколько угодно: и тяжелый характер, и нелогичность поведения. Наконец, его усадьба…
Николаю в голосе Ивонина почудилась ирония.
— Да уж… усадьба ухоженная, — Грошев ухмыльнулся.
— Ну вот видишь. А он всего лишь сторож. Заработок, скажем прямо, пустяковый. Правда, жена у него педагог. Да еще и по совместительству подрабатывает в заочном институте, И тем не менее… Когда я «отобрал» у тебя Камынина, у меня был свой резон. Честно тебе скажу, у меня он тоже вызывает странное чувство настороженности… Словно он совсем не тот, за кого себя выдает, словно он спрятался под личиной и лишь иногда выглядывает из-за нее, чтоб удостовериться: не заметили? Не разгадали?
— Да… Примерно так… Что-то есть в нем этакое загнанное внутрь, тщательно скрываемое.
— Ну вот я и копнул его издалека. В нашем городе он объявился в сорок втором году летом, в разгар немецкого наступления на юге. Отца его убили раньше, деда и мать — на его глазах во время бомбежки. А в нашем городе жил единственный человек, которого он немного знал, — приятель деда по гражданской войне. Его он и разыскал. У того свое горе. Погиб под Воронежем единственный сын, и что ж удивляться, если он взял Камынина в приемыши. Так Камынин стал Камыниным — раньше у него была иная фамилия. В тот год исполнилось Ване четырнадцать лет. Камынин-старший баловства не любил, быстро устроил приемыша учеником в возглавляемую им ремстройконтору. Вот почему Ваня Камынин стал мастером на все руки: и плотником, и жестянщиком, и кладовщиком, и чем угодно. Война войной, а жить люди продолжали, и если капитально не ремонтировали жилье, так хоть поддерживать его в порядке кто-то да должен был. Вот два Камынина да еще десяток стариков, подростков и женщин этим и занимались. Каждый и швец, и жнец, и на дуде игрец.
