— Кто эти croque-morts[82]! — спрашиваю у Гермико.
— Кто-кто?
— Ну, служащие похоронного бюро в конце стола.
— Это мои менеджеры, — сообщает Оро.
— Так много, — вздыхает Гермико.
— И вовсе не много. — Вид у Оро обиженный. — Один занимается телевидением, один — кино, один — музыкой, один ведет бухгалтерию и один надзирает за остальными четырьмя.
— А ты еще и в фильмах снимаешься? — Хлопаю ресницами, давая понять, сколь глубокое впечатление он произвел на простодушную гостью с Запада.
— На моем счету — детективный сериал «Маку Хама: частный сыщик» и еще полным-полно рекламных роликов, ано[83]… — Он загибает миниатюрные пальчики. — «Карри “Камасутра”», «Солодовое виски “Скинфлинтс”», «Ароматизированные свечи “Жорж де ла Тур”». Кроме того, я делаю по три-четыре фильма в год. Только что закончил один. Ужасно крейзовый. Знаешь Джима Джармуша[84], ну, того, что поставил «Более странно, чем рай»?
Я киваю.
— Мой новый фильм в том же духе. Хочешь посмотреть? — Подливает мне еще сакэ.
— А то.
— Ты завтра свободна?
Гляжу через его плечо на Гермико.
— Надо ли нам сегодня возвращаться на гору Курама? Она качает головой.
— Уже слишком поздно. Мы можем заночевать здесь, если ты не против.
— В ресторане?
— Это отель, Луиза.
— О’кей, — говорю я Оро. — Съездим поглядим завтра твой крейзовый фильм. Он на японском?
Он кивает.
— Я перескажу тебе сюжет.
— Нет проблем. Мне Гермико переведет.
На краткое мгновение он смотрит на меня — глаза в глаза. Его глаз прочесть не могу — они все равно что из обсидиана, но что-то подсказывает мне, что он здорово обломался.
Когда официанты приносят чайники с зеленым чаем, Оро извлекает из внутреннего кармана блейзера пачку сигарет и протягивает ее мне.
— Что это за марка?
Он демонстрирует мне бледно-голубую этикетку: «НЕВОЗМОЖНЫЕ СИГАРЕТЫ».
С помощью маленькой нефритовой зажигалки дает мне прикурить. Ловлю его — ну, почти ловлю — на разглядывании жемчужины.
— А ты в Японии давно, Луиза?
— Нет, я…
Тканевые ширмы из волокна рами расходятся в разные стороны, и возникает еще один официант, неся в руках пагоду пустых тарелок; между тарелками торчит по полоске бумаги. Водружает пагоду на стол между нами с Оро, наклоняется, шепчет что-то Оро на ухо.
— Автографы для кухонного персонала, — поясняет мне Оро. Официант вручает ему ручку, и Оро двигается сверху вниз от тарелки к тарелке, подписывая свое имя — по-английски — на каждой бумажной полоске.
Закончив, он встает. Менеджеры, столпившиеся у выгнутого окна, жестом зовут Оро присоединиться к ним. Мы с Гермико неслышно идем за ним через татами, и я вдруг понимаю, что вид в окне уже другой: гавань исчезла, вместо нее — освещенный огнями замок, что Гермико показала мне из такси целое столетие назад. Вращающийся ресторан. В Летридже, на вершине «Трэвел-Лодж» тоже такой есть. У меня аж голова закружилась. Кто скажет, что Луиза Пейншо — деревенщина неумытая?
