Да, пожалуй, это было единственно верное в этой ситуации решение.
Когда капитанский УАЗ рванул с места, Петров медленно, с усилием, вызывающим боль в его избитом теле, поднялся и, пошатываясь и придерживаясь стены, побрел в Лепрозорий.
— Как ты едешь? — спросила Диана, когда джип неожиданно свернул с колеи и затрясся на кочковатой поверхности.
— Как надо, — ответил Олег отрывисто. — Видишь пожар? Казарма. Наверняка, там сейчас то еще сборище. Мы же обогнем его и снова выедем к воротам. С тобой все в порядке?
— Это как сказать… — она криво усмехнулась.
— Ты ранена?
— Да нет вроде. Кстати, спасибо. Спасибо, что вытащил меня отсюда.
Настал его черед фыркнуть.
— Дианка, ты… Ты пойми, наконец, что я люблю тебя, дуру.
— Сам дурак! Нашел кого любить, — она украдкой посмотрела на свое отражение в боковом стекле, — я ж страшная как не знаю кто. Чучело…
— Ну и пусть. Красота — дело наживное. Главное, чувство юмора при тебе осталось.
— Не обращай внимания, это истерика такая. Лучше скажи, как ты меня нашел? Через газету?
— Ну…
— Понятно, можешь не объяснять. А как же охрана у въезда? Подожди-ка, а телефон у тебя при себе есть? Мой забрали, а сейчас бы позвонить…
— Тю-тю телефон. Выпал где-то.
— Вот ведь… — Диана тихо выругалась. И тут же выдала в полный голос: — Гадство! Олежка, у меня же здесь где-то машина моя осталась!
— Ну и хрен с ней, — посерьезнел Олег. — Ни телефоны, ни машины, ничего искать мы тут не будем. Потому, что, как мне кажется, очень скоро начнут искать нас.
— Арсений Дмитрич, что с вами? Вы живы? — Петров осторожно, едва ли не на цыпочках подошел к старику. Тот лежал на подоконнике, придавив затылком полоски жалюзи на окне, словно отдыхал. Только раны мешали принять его за отдыхающего. — Что тут произошло?
Померанцев окинул солдата затухающим взглядом из-под полуопущенных век и с трудом прошептал, выпуская из покрытого коркой спекшейся крови рта свежую красную струйку.
— Заражение… Все заражены…
Петров отшатнулся, запричитал:
— Как же так, Арсений Дмитриевич, как же так…
Тот закашлялся, даваясь собственной кровью. Петров замолчал и снова наклонился, внимательно вслушиваясь. Что-то подсказывало, что эти последние слова умирающего будут, может быть, самыми важными из всех, когда-либо слышанных им в жизни. Так и оказалось.
— Антидот… противоядие… у Максима. Себе забрал, сволочь…
Старик с тихим стоном свалился на пол и замолчал навсегда.
