— Я…
— Ага, ищите!
Солдаты согнали с кровати женщин, принялись рыться в сундуке, в корзине, в шкафчике. Офицер шагнул к этажерке, увидел кандалы на стене:
— А-а, вот они! — и снял их.
Звон цепей ожег и напружил Матвея.
— Повесь назад! — крикнул он.
— Что-о?! Молчать! Как бы тебя самого не повесили!
— И вешай! А их не трожь! Не для тебя береглись!
Глаза офицера скользнули по возбужденному лицу Матвея и сузились. Он швырнул на стол кандалы и подошел к постели:
— Ты за что носил их, старый дурак? За политику?
Ну-у, говори…
Жена Матвея, помертвев, упала офицеру в ноги и залепетала:
— Не носил он их… напраслина… не носил… Сына это, сына…
— А где этот сын?
— Убит, на войне убит… не слушай старика… больной он, не в себе… трясет его уже третий день…
«Опять, значит, сначала», — пронеслось в голове Матвея. Он с недоумением и злобой поглядел на жалкую, заплаканную жену и сипло кинул ей:
— Пятки полижи ему, колода гнилая!..
Офицера передернуло. Он с отвращением отошел к окну и, пока шел обыск, судорожно барабанил пальцами по кобуре.
— Все, ваше высокоблагородие.
— Ничего нет?
— Никак нет.
— Марш!
Офицер взял кандалы и, отмахнувшись от крика Матвея и лепета невестки о каком-то куске ситца, о какой-то шали, вышел.
Матвей до изнеможения вырывался из рук жены и внучки, затихнув, обманом выбрался наружу, на улицу и побежал. Был в комендантской у какого-то полковника, всех расспрашивал, как найти офицера, унесшего кандалы, бранился и кричал:
— Они мои! Моего сына!
Вечером его подобрали без чувств, с протянувшимся от скулы к уху сине-багровым следом приклада.
В заморозки по пригородному лугу из дозора шел красноармеец. Нога его запнулась за что-то железное. Он нагнулся, пошарил рукой в траве и поднял кандалы Алексея Аниканова. Звенья их позолотила ржавчина, хомутки зачернила земля.
«Ишь, дьяволы», — гневно подумал красноармеец и встряхнул кандалы. С пылью, с блеклыми травинками и отлетевшей ржавчиной ветер подхватил звон и развеял его по полям.
1920 г.
