Камешки поразили Ивана, и он, глядя на них, забыл и торе и пять могил.
«Вот ведь, а? вот диво…»
Он взял с ладони поразившие его камешки, торопливо оделся, пошел по берегу и нашел еще несколько чудесных разноцветных камешков. Они были крепки, чисты, не тускнели в руках и играли на ладони синевою волн и золотом света.
Иван перестал ощущать ломоту в спине, вздрогнул от крика, увидел на горе Анисима и пошел к нему:
— Вот где осесть бы, вот где жить.
Бабка и Анисим сверху спрашивали его, чего он искал у моря. Он протянул к ним руку:
— Во-о, глядите! А?
Анисим ощупал камешки и щелкнул языком:
— Ишь ты, светятся!
Бабка пересыпала камешки с ладони на ладонь, прислушалась, как из них в пальцы идет прохлада, и сказала:
— А на что они? Монисто хорошее было бы, только я уж не девка, чтоб красоваться.
Иван сгорбился и взял у нее камешки:
— Ну-у, монисто. Они со дна моря, а дно такое, что, может, и саженей не хватит, а ты…
Он положил камешки в карман и нахмурился: камешки как бы стерли с его рук шершавость заступа, которым он рыл пять могил, а бабка и Анисим по-настоящему даже не обрадовались им.
Русские, татары, болгары оглядывали лошадь, пожитки Ивана, качали головами и советовали ехать на виноградники в сторожа. Но кто-то обронил:
— А то купи тут клок земли, попробуй.
— А что, и попробую, — оживился Иван. — Где она, земля-то?
Земля-покатый склон в диких зарослях кустарника лежала в стороне от дач и поселка. От гор ее отделял промытый дождями широкий ров. Иван походил по ней, ощупал ее, подивился железной цепкости кустов, прикинул, где можно жилье поставить, и пошел с бабкой к хозяину:
— А сколько?
Хозяин назвал цену, бабка охнула и схватила Ивана за рукав:
— Это за одну землю? Да где мы возьмем столько?
Поедем назад, не губи ты меня, не губи внучонка.
Но Иван стал торговаться, клясть свою бедность, жалобой на смерть пятерых детей растревожил хозяина, уговорил его рассрочить плату за землю, и они ударили по рукам.
С этого часа бабка перестала узнавать Ивана. Он проворно поставил на дикой земле шалаш, добыл топоры, заступ, лопаты, ведра и бочки, поставил навес, сделал землянку и таганок. Выкорчевал полосу кустарника, очистил землю от камней, навозил навозу и, хотя было уже поздно, посеял кукурузу:
— Во, носите из ручья воду, поливайте, а мне не до этого.
Он начал возить из-под горы камень для мазанки, колья и столбы. Когда лошадь уставала, он пускал ее пастись, а сам корчевал кустарник и рыл канаву для фундамента.
