То есть — никогда!
Есть такие «праздничные» языки, на которых в будни не говорят.
На языке Гомера не говорят — даже в своей стране греки.
И я никак не могу себе представить, как на языке пророков будут ругаться еврейские торговки.
Аш, Перец, Шолом-Алейхем давно уже не пишут на этом языке.
Только один Бялик пишет по-древнееврейски. Но ведь Бялик — пророк!
С Бяликом беседует Бог. Он сам говорит о себе в поэме «Пророчество»:
«Меня послал к вам Господь!»…
Он и должен говорить на святом языке, на языке пророков…
Нас же куда вы зовете, г. Жаботинский? В жаргонную литературу?
Но жаргон не только не наш родной язык, он нам чуждый язык. Нам противен этот немецко-русско-польско-французско-итальяно-испано-португальский язык.
Он противен нам. Мы его знать не хотим.
V
Вы упрекаете нас в том, что мы дезертиры. Мы оставили еврейский народ и защищаем чужие интересы.
Что мы отдалились от специальных еврейских интересов — правда. Но что мы защищаем чужие интересы — неверно.
Эти «чужие» интересы — наши родные, кровные интересы. Они постольку же нам чужды, поскольку чуждо все человеческое.
Есть нечто высшее, чем еврей, — человек!
Вы видите пред собой только еврея. Он заслоняет пред вами весь мир, всю вселенную.
Мы же чрез головы своих братьев хотим взглянуть на весь мир.
Еврейское горе ослепило ваши глаза, и вы, из-за страдания десятков тысяч, не видите или не хотите видеть страдания миллионов.
Вы хотите излечить недуги миллионов. Мы говорим:
— Мало! Нужно лечить недуги всех, в том числе и евреев.
Болен весь земной шар. Тяжко болен! А вы кричите о том, что на его мизинце сочится кровь…
Это, г. Жаботинский, не… по-еврейски!
«И покроется земля знанием, и все народы познают Господа Бога».
Это по-еврейски. Это говорит пророк.
«Мы зароемся головою в жаргон, в атмосферу гетто!!»
Это говорите вы, г. Жаботинский!
«…И будут жить в мире волк с овцой», — говорит еврейство устами своего пророка.
«Мы преувеличим нашу ненависть…» — говорите вы.
Вы говорите, что мы находимся «в большом зале» потому, что там атмосфера тоньше, резонанс шире, подмостки прочнее, а вы предпочитаете остаться «в чулане».
Неверно. Мы предпочитаем находиться в больнице, где находятся тысячи больных.
Вы предпочитаете лишь еврейский квартал, игнорируя все прочие.
Что ж, действительно, пути наши разные.
VI
Чувствую, что, прочитав эти строки, вы с негодованием мне бросите:
— Ассимилятор!
Отлично. Я — ассимилятор. Не отрицаю. Но есть слово, гораздо более страшное, чем «ассимилятор». Это слово:
