— Для кого?
— Для меня. И для всех мужиков на земле. Огнеопасная…
3
Молчаливые «штатские», забившись вместе с директором «Гиппократа» в его кабинете, снимали копии с документов, будто сдирали с них кожу. Директор «госдачи» к медицине, конечно, отношения не имел, а представлял совсем иную сферу деятельности. Штатские молчальники сразу нашли с ним общий язык, поскольку и профессия у них была общая. Выясняли, кто когда приехал и когда убыл… Особо любопытствовали, кто с кем встречал Старый Новый год. Наталкиваясь на пикантности, понимающе переглядывались и ухмылялись молча, словно боясь обронить что-то секретное.
А в зале, официально именовавшемся столовой, следователь раскрыл очередную тетрадь.
— С Алексеем Борисовичем вы меня познакомили. Подарили мне этого человека. Извините за выспренность… А теперь, Мария Андреевна, помогите, пожалуйста, восстановить картину того вечера.
— Постараюсь. Я постараюсь, — ответила Маша ограбленно-опустевшим голосом, без оттенков и интонаций.
— Простите, конечно. Еще не улеглось, я понимаю…
— И не уляжется, — перебила она.
Оперлась локтями о столик и обхватила руками шею.
Митя тоже долго не подавал голоса, будто завороженный ее страданием. Она преодолела себя:
— Я хоть и не реставратор, чтобы восстанавливать картины, но та картина будет у меня перед глазами до конца дней…
— Помогите и мне увидеть ее:
— Муж откупорил шампанское и наполнил бокалы. Он любил смотреть, как пробка взлетает вверх.
— Два ваших бокала… или все четыре? — осторожно, извиняясь за назойливость, попросил уточнить Митя. — Все четыре?
— Все три, — ответила она. — И с удовольствием наблюдал за пеной и пузырьками.
— Мне неловко… Но почему три?
Митя оторвался от тетради в клеточку.
— У него была глаукома в угрожающей форме. Вы знаете, что это такое?
— Глазная болезнь.
— Это главная причина… слепоты на земле. Алкоголь ему был запрещен. Иногда он пытался «в порядке исключения»… Но исключений я делать не позволяла. Поэтому перед ним стояли стакан и бутылка боржоми. Других боржомных бутылок на столе не было. Запомните эту деталь… Стакан и бутылку поставил официант. По моей просьбе. И задолго до ужина. Это тоже надо запомнить.
— Боржоми Алексей Борисович себе… сам налил? И кто еще был за вашим столом?
— Послушайте, Митенька… Можно я и впредь буду к вам так обращаться?
— А как же еще?
— Я обо всем расскажу. Но не спеша, по порядку. Как просила уже…
— Безусловно… так лучше всего.
Он продолжал без надобности отрываться от своих записей и ненароком, урывками посматривать на нее. К его завороженности Машиным горем что-то добавилось… Чтоб оправдаться, спросил:
