— Я люблю мужа просто как мужа. А не как Сократа…
— Страстно любите?
— Больше жизни.
— А ребенка?
— И его… Обоих в одном лице. Представляете?
Было ясно, что Машин лимит на обожание исчерпан. Но официальный «пуританин», не привыкший к отпору, решил, что столь открытые чувства — это игра, хитрый ход. Он нравился женщинам. И до того, как стал первым заместителем, тоже. А потому вознамерился свои позиции укрепить:
— Мы на вас возлагаем…
— Неужто ответственность? — перебила она. — Испытываю ее исключительно перед своим домом и своими больными.
— Разумеется… Это само собой. Но хочу быть с вами до конца откровенен. — Он, не унижая себя суетливостью, внимательно оглянулся на окна, на дверь, почему-то на стены. И, не расставаясь с вальяжностью, как бы между прочим включил радиоприемник. — Государство не желает повторять свирепости прежних лет. Безумия же, согласитесь, возникают и на идеологической почве. — Парамошин, усвоила она окончательно, был цитатником своего начальства. — И если даже предположить, что государство решило не одних очевидных психопатов, но и патологически настроенных недругов своих не заключать в тюрьмы и лагеря усиленного режима, а лечить их от патологии в режиме больничном, — разве это не прогресс? Общаться с конвоирами или с вами? Я бы сам мечтал о такой неволе! — Чуждая агрессивности, рассудительная солидность не покидала его. — Заметьте, что ваша больница не называется психиатрической или, как говорят наши с вами недруги, психушкой… — Он вовлекал ее в единомышленники. — Больница эта — психоневрологическая… Стало быть, методы лечения даже психических отклонений будут весьма щадящими. Беседы, осмотрительные внушения, гипнотические воздействия… Вы ведь владеете неотразимым гипнозом? Я и на себе ощущаю… — О, сколько раз она подобное слышала! Маша невольно поморщилась. — Вас это не радует?
— Я от этого очень устала.
— Разве можно устать от побед?
— От врачебных — нельзя.
— Я и хочу пополнить перечень ваших медицинских завоеваний. А других ваших завоеваний не хочу. Почему-то… Но вернемся к нашему общему делу. — Он упорно подчеркивал, что у них много общего. — Из-за вашего Спинозы и его заявлений возник скандал. Но не какой-нибудь мелкий, квартирный. А, представьте себе, глобальный, международный. Согласитесь, Спинозе не смеет изменять разум! И вот мы надеемся… я надеюсь, что вы избавите Спинозу от его патологии. И потом сообщите взбудораженной мировой общественности как главный психиатр больницы, что ваш пациент в результате здоров-здоровехонек. Именно в результате ваших врачебных усилий! Я верю, что мы с вами вместе… что мы с вами сойдемся, сработаемся. — Слово «сойдемся» было в той фразе определяющим.
