Шагнув через порог в сад, он в последний раз оглядел дом, который оставался в одиночестве; потом прикрыл двери и запер их ключом на два поворота. Обшарпанные двухстворчатые двери со вставленными фигурными стеклами. За ними — застекленная веранда, или сени — называй как хочешь. Дальше — тяжелая утепленная, обитая черным дерматином входная дверь. Ее он тоже запер, тут все в порядке. Несколько секунд он постоял еще у входа, словно чего-то ждал — но ничего не случилось. Пригибаясь в тех местах, где низко нависали ветви деревьев, он прошел сквозь сад по цементной дорожке, потом вышел на улицу — и прикрыл за собой калитку. Дом был затенен густой зеленью, видна была только причудливой формы крыша и высокий шпиль.
При виде этого шпиля Павлу всегда приходило на ум, как кто-то, взяв с собой пилу и молоток, лез на крышу, как много часов он там пилил и колотил гвозди — чтобы получился такой вот шпиль. Должно быть, он видел смысл в этой работе. А где он теперь? И в чем смысл этой работы? Но как бы то ни было, этот дом действительно нельзя было спутать ни с каким другим.
Повернувшись, Павел пошел прочь от печального покинутого дома. Он прошел немного по травке на обочине дороги, потом свернул налево, по каменистой неровной тропинке, что шла между дворами. Тропинка привела его на площадь перед магазином (шпиль в последний раз мелькнул за забором). Возле магазина высилась ржавая водонапорная башня; какой-то безвестный альпинист нарисовал на ней серп и молот, а рядом — очень криво — звезду. Чуть в стороне от башни была автобусная остановка, где уже толпился народ. Пустой автобус стоял поодаль и, видимо, думал, ехать или не ехать. Наконец, решился — и подкатил к остановке. Толпа внесла Павла в автобус и закинула на сиденье. Прямо перед ним высилась могучая спина в куртке, рядом сидела девушка в берете и красном пальто, сразу за девушкой видна была часть окна, за которой волновалась толпа. На верхней затемненной части окна кто-то процарапал солнце с лучами.
Сразу за спиной девушки блестела никелированная трубка, которой завершалось сиденье. Трубка была испещрена темно-коричневыми крапинками и поцарапана, в ней отражалось серое небо и еще видна была сильно искаженная физиономия соседа, как в комнате смеха (кем нужно быть, чтобы смеяться в такой комнате?). С усилием оторвав взгляд от ручки, Павел перевел его в окно — автобус уже ехал. За окном мелькала зелень по обочинам дороги. Видимое пространство ограничивалось слева резким красным цветом пальто, справа — алюминиевой рамой окна. Еще дальше справа Павел старался ничего не видеть, совершенно ничего; ему казалось, что то, что он видел в никелированной ручке, там и сидит.
