Прежде чем сесть за стол, Павел снова покосился в окно. Пейзаж показался ему менее небритым. Возможно, сказалось действие аромата чая. Павел сел на скрипучий деревянный стул, перед ним, там, где стол упирается в стенку, стоял подсвечник в виде ладьи с тремя мачтами, на каждой из которых была чашечка для свечи. С чашечек свисали застывшие струйки стеарина, в одной еще оставался оплывший огарок.
Судя по времени, чай уже должен был настояться. Павел подвинул ближе к себе изящную фарфоровую чашечку (на фоне фаянсовых посудин она смотрелась анахронизмом), и тонкой струйкой налил чаю густого орехового тона. Бросил в чашку кубик быстрорастворимого сахара — кубик немедленно начал оплывать — и размешал сахар ручкой алюминиевой ложки. Потом положил ее на клеенку. Ложка оставила не клеенке маленькую коричневую лужицу, как раз между углом нарисованного квадратика, там, где клеенка вздулась и лопнула, и лежавшей на ней крупинкой сахара. От чашки шел пар. Возле самого донышка кружились три чаинки, постепенно замедляя вращение.
Прихлебывая из чашки, Павел постепенно съел все бутерброды с сыром, потом вынул пачку сигарет. Покопавшись у подножия подсвечника, он достал длинный деревянный мундштук и вставил в него сигарету. Получилась странная конструкция, что-то вроде трубки с длинным чубуком, которые, судя по картинкам в учебниках, курили раньше баре. Павел зажег свою конструкцию, затянулся. Дым из мундштука, который он держал в правой руке, стекал сизой струйкой вниз, из конца сигареты седая струйка тянулась кверху, закручиваясь и пропадая; на стене, чуть видная, мелькала тень. Павел откинулся на стуле и медленно курил, раскачиваясь на двух ножках. Изредка, взяв за ручку чашку, делал глоток; за глотком следовала затяжка. Пейзаж за окном стал лучезарным.
Докурив, он вынул сигарету из мундштука, аккуратно загасил о край пепельницы, потом в два глотка допил чай. Пора было на работу.
Он вытащил из-под стола «дипломат», подергал замки — Павел не любил, когда «дипломат» раскрывался на улице, вываливая содержимое в канаву. Потом накинул джинсовую куртку — на улице, судя по всему, было сыровато. Продукты он затолкал в холодильник, заглянул во все углы дома — не остался ли где включенным свет.
Газовая колонка тихо шипела — она не выключалась никогда, встроенный в нее клапан следил, чтобы вода не перегрелась. Над головой задумчиво жужжал счетчик, хотя серебристый диск внутри него и не вращался. У самого входа лежал глиняный слепок следа Павла, который ему лень было убрать. На хилом шатком столике у двери аккуратно лежали три луковицы с обвисшими зелеными перьями, напоминая охотничий трофей. Это и был трофей, но не его. Дело в том, что неделю назад Павлу пришла на ум мысль заняться огородничеством — и он зарыл эти три луковицы в землю. Но зловредная бабка, что сдавала ему дачу, каким-то образом усмотрела зеленые перья лука в густой траве, выдернула их — и демонстративно разложила на столе. Дескать, земля в аренду не сдавалась, об ней договору не было. В укор жадной бабке, Павел луковиц не трогал.
