! Он настолько всеобъемлющ у автора
«относительно новых слов о демократии», что любое силовое историческое выступление против правящего режима российской империи по Сендерову – уже тягчайшее преступление не только в юридическом, но и в моральном плане. Отсюда, восстание декабристов у него –
«дворянская пугачёвщина». А предсмертные слова одного из казнимых декабристов –
«Несчастная страна, повесить не умеют!» – в толковании Сендерова отнюдь не боль русского просвещённого дворянина за свою отсталую родину, а
«предсмертное завещание нераскаявшегося злодея».
Справедливо полагая, что великая русская культура XVIII–XIX веков относится к культуре европейской, что делает нас европейцами, Сендеров умалчивает об одном принципиально важном обстоятельстве: русская культура XVIII–XIX веков есть культура дворянская. А дворянское сословие к концу XVIII века было уже сословием свободных людей. Во-первых, потому, что земля стала их частной собственностью, во-вторых, для дворян были отменены телесные наказания и обязательная воинская служба. (Манифест «О даровании вольности и свободы всему российскому дворянству». 1762 г.)
«Аграрная революция» (1714–1785 годов) даровала свободу (= частную собственность на землю) только одному немногочисленному сословью – дворянству, «затянув, пожалуй, один из самых тугих узлов противоречий в российской истории» (Е. Гайдар, «Государство и эволюция», стр. 60). Всё, как известно, кончилось победой большевиков в гражданской войне и наступлением советчины – таковы исторические последствия «дворянской приватизации».
Понимать под европейской культурой только развитие науки, искусств, образования было бы несколько поверхностно с нашей стороны, если бы не знать, что итогом этого развития стало правовое закрепление частной собственности, её окончательная легитимация, и новые, не ведомые для феодальных обществ, отношения власти и подчинения. Вопреки идеалу этатистов, новые отношения власти и собственности стали возможными только в условиях чрезвычайной раздробленности и политической слабости государственной власти в Западной Европе:
«Точно так же по поводу возрождения европейской цивилизации в период позднего средневековья можно сказать, что распространение капитализма – и европейской цивилизации – своим происхождением и raison d’etre [смысл существования (фр.)] обязано политической анархии (Baechler, 1975: 1977). К современному индустриализму пришли отнюдь не там, где правительства были сильнее, а в городах итальянского Возрождения, Южной Германии, Нидерландов и, наконец, в Англии с ее мягкой системой правления, т. е. там, где правили горожане, а не воины. Плотная сеть обмена услугами, придающая очертания расширенному порядку, основательно разрасталась при защите индивидуализированной собственности, а не при государственном управлении ее использованием.
